2002



«Я НЕ РЕГЛАМЕНТИРУЮ СЕБЯ НИЧЕМ». [Еще о фестивале "Новая драма". Интервью Александра Лыкова]
Петербургская звезда Александр Лыков сыграл в Москве два спектакля
Финансовая Россия (6-06-2002)

В рамках фестиваля современной пьесы «Новая драма» питерский театр «Особняк» представил в конкурсе спектакль «Активная сторона бесконечности» Клима (по Кастанеде), а вне конкурса —моноспектакль «Я. .. Она… Не Я и Я» (автор — тоже Клим). Оба — с участием Александра Лыкова (известного широкой публике по работе в «Ментах»). (Лыков получил приз за лучшую мужскую роль, а Алексей Янковский — за режиссуру.) Поклонников милицейского «мыла» оба представленных проекта могли бы крайне озадачить. В частности, в моноспектакле Лыков читает бессюжетный и, можно сказать, философский текст с такой скоростью, будто мчится по полосе препятствий на гоночном авто, обдавая вас мутной жижей земного несовершенства. Причем тотальное несовершенство складывается из частных изъянов мироздания. Вы только успеваете стирать с лица комья катастрофического антагонизма между «Я» и «Мы», между мужской и женской любовью, между «Я» и «Небом». Поначалу едва ли не балаган, это действо постепенно перерастает в диалог с Небом, если не в попытку его заклинания. 
 — Ваш совместный с Климом «план побега от собственной бездарности» более чем удался. После «Я. .. Она… Не Я и Я» случилась овация — ваша работа, и правда, сильно действует…
 — Что вы говорите?! В самом деле?! Сообщите немедленно, как действует?
 — Меня, по крайней мере, это неистовое шаманство ввергло. в некоторую прострацию, я добиралась домой, слабо воспринимая объективную реальность.
 — Да вы что?! Скажите это режиссеру Алексею Янковскому, а то он мне вчера такое влепил, что до сих пор не могу прийти в себя. Ему надо пересматривать какие-то позиции, это точно.
 — «Небо огромно, и я его боюсь», — говорит ваш персонаж. А сами-то вы можете припомнить, что сознательно делали вопреки страху? (А то и вопреки Небу.)
 — Вопреки страху — практически все, меня очень многие вещи страшат. Наверное, нестрашно было бы сидеть в норе, совершая минимальное количество телодвижений и общаясь с минимальным числом людей. Страшновато бывает и перед выходом на сцену, и после спектакля — в ожидании разборов режиссера…
 — Что-то вы не производите впечатления человека, пугливого в этом отношении. А интересно, отчаянный уроженец полубандитской Рахьи Александр Лыков когда-нибудь боялся, к примеру, выглядеть посмешищем?
 — Да-а. В нашей среде выглядеть объектом насмешек — вещь недопустимая.
 — То есть вы не прокалывались, а лишь опасались проколоться?
 — Да, но какое-то время. Потом перестал.
 — Такое ощущение, что вы совершенно раскрепощены: вам все, как сейчас говорят, «по барабану». (В положительном, то есть, смысле).
 — Нет, существуют вещи, способные сильно меня задеть. Это касается, например, трусости. Наверное, для мужчины важно понять, что это такое, почему она существует. Меня очень интересуют бесстрашные люди, поэтому в числе моих товарищей и бандиты, и менты. Я с изумлением наблюдаю, каким образом человеку удается быть бесстрашным, жить в бесстрашии. Мне это непонятно.
 — Но чтобы понять надо быть рядом.
 — Я и рядом.
 — Неужто на дело с бандитами ходите?
 — На дело не хожу, потому что это вещь профессиональная —а я не профессионал. У меня своя профессия — у них своя.
 — Заканчивая репетицию, вы приложили ладонь к полу — это одно из актерских суеверий? Вы мнительны?
 — Есть некоторые вещи, которым я следую. Но это скорее относится к законам обустройства пространства, в котором предстоит работать. Вообще основное всегда — работа, а не наши личные взаимоотношения. Вот мой партнер, например, может меня ненавидеть, да и я к нему могу относиться с раздражением…
ПАРТНЕР (на всякий случай фамилию не называем): А чего? Я прошел, и уже — «ненавидеть»…
ЛЫКОВ: Ну ты прошел — не просто ж прошел… Мог бы и не ходить. Тебя никто не просил здесь сейчас ходить, да?
ПАРТНЕР: Ага, я помешал: тебя на диктофон записывают. Подумаешь…
ЛЫКОВ (корреспонденту): Тем не менее наши эмоции отношения к делу не имеют. Мы стремимся набрать такой объем работы, который бы не позволял ни о чем больше думать, чтоб некогда было концентрироваться на эмоциях. Это, конечно, игра такая — придешь развлечешься, в морду, чего доброго, кому-нибудь дашь, тебе дадут: хорошо. Но никто на этом не тормозит. 
 — Опять из пьесы Клима:"Актер — тот, кто никого не любит, кто не боится причинить боль своим близкими. Неужели так и есть?
 — Так и есть.
 — А ради чего? Чем себя оправдываете?
 — Им от этого лучше будет. Я не берусь судить, что с ними происходит, но никто и ничто меня не ограничивает. Я не регламентирую себя ничем.
 — Вы артист, можно сказать, нечеловеческого темперамента. Случалось упускать его из-под контроля?
 — Иногда меня замыкает от бешенства, я становлюсь неуправляемым. — По жизни или в профессии?
 — Ну в работе-то ситуация так или иначе под контролем. В противном случае мы бы получили не театр, а сумасшедший дом. Театр подконтролен, и, кроме работы, там ничего практически нет. То есть если человек идет в эту профессию, чтобы получить какое-то удовлетворение, удовольствие, он сильно ошибается. Из-за этого заблуждения происходит масса разочарований и трагедий. В театр можно идти только отдавая себе отчет, что ты ввязываешься в очень серьезную работу.
 — А вы отдавали?
 — Изначально — нет. Просто я прикидывал, что бы еще мог делать в жизни. Оказалось — меня мало что интересует… А театр — это возможность постоянного обучения, я не могу на чем-то затвердиться и сказать: я мастер.
 — Кстати о «Мастере…» Расскажите, какие смысловые акценты сделал Вайткус в очередной версии «Мастера и Маргариты», только что поставленной на вас в Петербурге? Вы про что играете? Ваш Воланд — он кто?
 — Воланд — наблюдатель и экспериментатор. Он решает для себя какую-то важную задачу.
 — Никакой инфернальности вы, я думаю, не акцентируете?
 — Нет. Это скорее похоже на то, как дети играют в войну. Или как они представляют любое событие. Я не исключение: я тоже что-то вроде большого маленького ребенка, который играет в историю о Мастере и Воланде. Там есть одна штука —монолог в конце, который идет не столько от персонажа, сколько от меня. Речь в нем об Истинном и Ложном. Небольшой такой моноложек минуты на три-четыре (пять-шесть-семь). Однажды я его читал семь минут — публика с ума сошла. Это текст Декарта, написанный в XVI веке на предмет доказательства бытия Божья. Декарт как математик и философ решил в этом вопросе разобраться. Он поставил под сомнение все, что считал истинным. А в конце концов пришел к выводу, что Бог таки существует.
 — Но почему зрители-то обалдели?
 — А монолог выдержан в таких примерно выражениях: «Исследуя совершенство дел Божьих, нужно рассматривать не каждую сотворенную вещь в отдельности, а всю вселенную в целом, ибо то, что, существуя в отдельности, может быть, и оказалось бы действительно несовершенным, оказывается весьма совершенным как часть целого мира». Нормально, да? Вот так вот раньше люди мыслили. Такой текст трудно входит. Но сейчас мы с ним работаем.
 — Когда-то «Менты» принесли вам общенациональное признание. Поясните, зачем вам сегодня понадобился непонятный народу Клим, зачем играете текст Кастанеды? То есть чего вы ждете от своего дрейфа из суперуспешного мейнстрима в опасную зону маргинальности?
 — Ну, наверное, периодически нужно все начинать сначала, есть такая нехитрая практика. В пользовании она непроста, зато проверена временем.
 — Вы как-то сказали, что ваша жена (она же продюсер) позволяет вам отказываться от неинтересной работы. А может ли она настоять на съемках в рекламе, если деньги кончаются?
 — В принципе может, но, как правило, все определяю я сам. А семья меня поддерживает — под колеса рекламного бизнеса не пихает. Что, конечно, приятно. Даже дети, с которыми я недавно на этот счет советовался, сказали: «Знаешь, пап, пока у нас есть кусок хлеба, мы ходим в школу, у нас все нормально — давай ты в рекламе сниматься не будешь».
 — Помните, у Булгакова Мастер не заслужил света, а заслужил покой. А чего на сегодняшний день заслуживает артист Лыков? Ну там, «Золотой маски»? Гоночного автомобиля? Хорошей взбучки? Контракта с Голливудом?.. Может, отпущения грехов?
 — Любой нормальный человек выбрал бы отпущение грехов. Хотя трудно говорить о вещах, в которых мало что понимаешь. Может, в этом смысле лучше получить какой-нибудь контракт с Голливудом, кто его знает? Вдруг это и было бы отпущением грехов: я ж не понимаю, за что мне их отпускают и в какой момент это происходит. .. (обернувшись на упитанного улыбчивого гражданина, смиренно поджидавшего за его спиной окончания интервью) Ой, мамоньки мои!.. Это как раз один из ментов, о которых я говорил, материализовался!
 — Еще пара вопросов —и прижмете товарища к исстрадавшейся груди. Вот когда Алексей Герман целый месяц вас пробовал на главную роль в «Трудно быть богом», а потом взял Ярмольника, вы сказали замечательную фразу: «Герман сам создает себе трудности — они в нем рождают энергию. Иначе он не знал бы, что делать, как снимать». А что рождает энергию в вас: препятствия, какая-нибудь неразделенная любовь, обида, может быть, допинги?
 — Допинги вещь хорошая, но чаще всего энергию рождает неизвестная для меня работа. Совершенно неизвестная, когда я просто не понимаю, как ее сделать. Она вызывает во мне интерес ученика — дразнит возможностью обучаться. Интересно, когда непонятно, а когда понятно — что здесь интересного?
 — Снимаясь в «Ментах», вы узнали, что, оказывается, в убойный отдел часто включают неугодных начальству людей…
 — Раньше так было — сейчас-то уже нет.
 — Но неугодные и неудобные существуют, наверное, и в театре. Если б вы формировали свою команду (убойного же, скажем, качества), кого бы в нее взяли?
 — Я не буду называть никаких имен и фамилий, скажу только, что команда жизнеспособна не тогда, когда есть лидер, а все остальные его слушают (эта ситуация через какое-то время разрушается), а когда есть люди, способные переживать нечто подобное тому, что переживаешь ты сам, — просто в силу того, что иначе не могут. Когда не надо никого агитировать и тащить, и каждый, решая свои вопросы, тем самым решает и общие. Примерно такая ситуация у нас в «Особняке», хотя она и неоднозначна.
 — А эти трения с партнером — они были сымпровизированы как бы «на зрителя»?
 — Нет, мы действительно не любим друг друга. А за что любить-то? Ну за что мне любить его, если он - говно, и я сам — говно, так что в нем я вижу собственное отражение?.. Просто когда ты стремишься к какому-то совершенству (если не притворяешься), то радуешься, заметив, что партнер работает лучше тебя. Мне, по крайней мере, в таких случаях радостно. Потому что мы идем одним путем. Только не видим друг друга.
Фото:
 — «Иногда по ночам Небо входит в меня, и я становлюсь равен себе»
 — «Мое Я делает меня ничтожным, а виню я в этом других. ..»
 — «Любовь для мужчины существует лишь в прошлом. Чтобы полюбить, нужно потерять»

Беседовала Татьяна РАССКАЗОВА
Вернуться к спектаклю

 
 Ассоциация «Новая пьеса», © 2001—2002, newdrama@theatre.ru