Жизель

Балет в темноте

Ольга Михайлова

КАРТИНА ВТОРАЯ

Темно-темно. Шаги в темноте. Дверь пропела знакомо: курлы-курлы. Споткнулся, стукнул-брякнул, чертыхнулся. И дверь захлопнулась, отозвалась эхом.


Голос Петра. Там темно. И тут темно. Почему опять темно?
Голос Наташи. Я люблю, когда темно. Так теплее.
Голос Петра. Это вы?
Голос Наташи. Это я.


Голоса близко-близко друг к другу.


Голос Петра. Боюсь, когда темно.
Голос Наташи. Не бойся.
Голос Петра. Я вам пробки принес. С двумя кнопками. Вот, потрогай.


Трик-трак в темноте.


Голос Наташи. Хорошие кнопки, прыгучие.
Голос Петра. Сейчас ввернем.
Голос Наташи. Может, лучше не надо?
Голос Петра. Тогда зачем я нес?
Голос Наташи. Просто так. Будем нажимать: ты на одну кнопку, я на другую.


Трик-трак в темноте. Потом зашуршало-зазвякало.


Голос Петра Это еще посуда у меня и салфетки. И кекс к чаю.
Голос Наташи Западный Канзас переживает бум в торговле шкурами бизонов?
Голос Петра. Да. То есть, нет. Посуда - это на общественные деньги.
Голос Наташи. "Я оплачу этот счет!" - воскликнул неистовый Билл.


Пауза в темноте, будто нет никого.


Голос Петра. У меня обе руки заняты.
Голос Наташи. Вот и хорошо, А то бы ты умчался, как вихрь, оставив во мне с полдюжины пуль.


И снова темнота опустела, словно они взлетели неслышно.


Голос Петра. Я бы не умчался.


Осветившись, проступило окно. Стал виден Петр, прижимающий к себе коробки и свертки. Поверх вещей обнимает его Наташа. Она такая молодая при заоконном свете, может быть, потому, что на ней джинсы и свитер? Разжала руки, отступила.

Наташа. Фонарь зажгли. Он обычно днем горит. А сегодня вот...


И еще полшага назад сделала. Петр одним своим широким шагом ее нагнал.

Петр. Возьми.

Всунул ей в руки коробки и свертки.
Окно гаснет, и окно загорается. Теперь Наташа прижимает к себе вещи, и Петр обнимает ее вместе с ними.
Ты с кем живешь?
Наташа. Ни с кем.
Петр. Мужа нет?
Наташа. Нет.
Петр. А почему дверь не запираешь?
Наташа. Никто же не придет.
Петр. Вот я пришел.
Наташа. Я думала, не придешь.
Петр. А я пришел.
Наташа. Почему?
Петр. Вот принес, что обещал.
Наташа. А где Валерушка?
Петр. Валерку я домой проводил, поздно уже.
Наташа. Поздно. Я думала, ты не придешь.
Петр. А я пришел.
Наташа. Ты с кем живешь?
Петр. Я в общежитии. Валерка с родителями, а я в общежитии. Мне квартиру давали-давали, а я другим уступал, кто женится.
Наташа. А ты неженатый?
Петр. Я? Я - нет. Валерке жениться нельзя. А я... так... Да мне хорошо в общежитии. Сегодня только в комнате никого нет: один в ночную, другой к тетке уехал, как сговорились. Ну, я сюда, обещал же... У тебя под свитером ничего нет.
Наташа. Когда... тогда... все так ходили.

Петр поверх вещей вытянул шею и поцеловал Наташу. Окно гаснет, и окно загорается, и наконец поцелуй кончился.
О Боже, за что ты застрелил меня, Билл?
Петр. На всякий случай.


И снова поцеловал ее.
И снова мигнуло окно.


Наташа. Еще.
Петр. Потом еще. Сейчас чай с кексом, семейная обстановка, душевный разговор.

Разжал объятия, забрал у Наташи коробки и свертки. Заметил пробки у нее в руках, отобрал.


Первым делом свет починить.
Наташа. Не надо.
Петр. Надо, надо.
Наташа. Так ведь работает.


Наташа щелкнула выключателем, и загорелся свет. Потускнело, почти пропало окно, Наташа голову опустила низко-низко. И Петр на нее не смотрит: на столе шуршит-гремит, покупки разворачивает.

Петр. Чайник ставь. Из новых чашек свежий чай. Кекс с изюмом на белой фарфоровой тарелке. Эх, лимон бы еще...

Наташа головы не поднимает и с места не двигается.
Не хочешь чаю? Я вообще-то и винца прихватил. Вот, у сердца.

Из внутреннего своего кармана с левой стороны правой рукой бутылку достал, а левой, не глядя, за плечо Наташу к столу подтолкнул.


Ап! Но вино из чашек в семейном доме не пьют, тут рюмки нужны.

Обвел глазами пространство, нашел рюмки, поставил на стол.


Садись.

На плечо Наташе сверху надавил.
Наташа села. Петр бутылку аккуратно открыл, аккуратно по рюмкам вино разлил. Наташа сидит неподвижно, рюмку не берет. Петр одной рукой взял рюмку, другой - Наташину руку и ей в пальцы рюмку вложил.
Ну, выпьем. За долой темноту.

И они выпили. Наташа голову подняла и на Петра посмотрела. Пустую рюмку в пальцах держит.
Петр рюмку у нее взял и на стол поставил.
Ты что, армянскую жену из себя изображаешь, которая молчит и глаз на мужика не поднимает? Так там не голову, там глаза надо вниз держать. А голова должна прямо быть, гордо так. Понимаешь? Вот попробуй опусти глаза, опусти. Только одни глаза.

Наташа глаза опустила.
Ух! Меня это трогает и возбуждает.

Наташа на Петра посмотрела и снова глаза опустила.
Да, да, трогает и возбуждает.

Встал, помедлил и разлил по рюмкам вино.


Мой идеал - женщина Востока, снявшая паранджу. И никак иначе.

Выпил вино и сел.


Хотя я так скажу: кроме гарема, на Востоке все мерзость. Кекс порежь, женщина ты или кто?

Наташа начала было резать кекс.
Зачем же на столе? Я же сказал - на белой фарфоровой тарелке.

Наташа выронила нож. Петр переложил кекс на тарелку, достал салфетки, подвинул на середину цветок в горшке. Полюбовался. Снова налил вина.
Выпили .
Женюсь, сразу заведу собаку. Вот так. И только так.

Наташа встала, сделала шаг в сторону, потом шаг обратно, взяла рюмку, вино выпила, а рюмку точно на прежнее место поставила, отошла от стола и тут же вернулась с пакетами и свертками. И на стол их перед Петром положила.
Что такое? Вещи?! На стол?!

Одним махом сгреб все со стола и держит.

Наташа. Тебе.
Петр. Зачем? Я не возьму. Ничего не возьму.


Вскочил, оглядываясь по сторонам, не зная, куда положить шуршащий ворох.


Наташа. Возьми.
Петр. Ты думаешь, я пришел, потому что мне женщин не хватает? Мне женщин хватает! Мне их даже много! Кто тебе позволил?..
Наташа. Так ты же сам прошлый раз спрашивал... Это от сына, от Володьки.
Петр (поскучнел). Нашла, значит.

Сел на место, руки с вещами на колени уронил. Потом, низко нагнув голову, начал не спеша открывать пакеты и разворачивать свертки. Шорох и шуршание окружили его.


Ты что? Это ж новые вещи.
Наташа. Почему новые? Старые. Лежали просто ненадеванные.
Петр. Ага. Старые. А чек? Фирма "Курлыкин и сыновья". Этот Курлыкин месяц всего как магазин открыл. Вот тут и число вчерашнее. Ты чего меня дуришь? Зачем? Главное, и размер везде мой. Ты откуда размер-то узнала?
Наташа. Ты же приходил. Рядом стоял.
Петр. Ты кто по специальности?
Наташа. Фармацевт.
Петр. Ах, фармацевт!


И Петр швырнул весь ворох вещей и пакетов в Наташу. Они осыпали ее плечи и колени.

Наташа. Магазин этот богатый такой. Я первый раз была. Заходишь, сразу к тебе продавщица летит - чем интересуетесь? Я небрежно так: что-нибудь мужу хочу купить. Мужские вещи покупать, это же... эх, тебе не понять.
Петр. Чего тут не понять. Когда покупаешь, самой кажется, что дома у тебя кто-то есть. Сочиняешь. Только это неправда.
Наташа. Конечно. Зачем же мне сочинять правду? Как говорит Незнайка на двадцатой странице: правду и сочинять нечего, она и так есть.
Петр. Врешь ты все.
Наташа. Нет, не вру. Вот смотри, какие у меня руки белые. Я дома ничего-ничего не делаю. Пусть все на руки мои смотрят и завидуют моей счастливой семейной жизни - ничего-то ей муж делать не дает, все сам да сам. Руки, Петр, - зеркало души. Ты на руки всегда смотри. Если они хищные, как лапа куриная загибаются, - плохо дело.
Петр. Да разве курица хищная?
Наташа. А то нет? Ты ей свободу предоставь, она подчистую все склюет. А петухи? Так в глаз клювануть и норовят. А уж куру-то бедную так всю и изкогтят. Она от него бежит, как от чумового.
Петр. Петух - что, понятное дело - кобель куриный, природа его такая.
Наташа. В девятой квартире на балконе целый день ко-ко да ко-ко. Они мужика недавно в дом взяли, вот он им курятник на балконе и сколотил.
Петр. Третий этаж - милое дело.
Наташа. И несутся они у него от света до темна. Любо-дорого послушать.
Петр. Нерусского, что ли, взяли?
Наташа. Какой нерусский тебе курятник будет строить?
Петр. Логично же рассуждаешь, по-умному даже. А в прошлый раз я подумал, ты совсем чудная.


И белые руки ее в свои ладони забрал.


Наташа. Билл обрел свою премудрость благодаря мушкету довоенного образца, который его отец выменял на продукты у какого-то горожанина.
Петр. В видеосалон на улице Каликштейна ходишь?
Наташа. Хожу.
Петр. Я тоже туда ходил. А потом мне эти ковбои...


Петр махнул рукой, выпустив ее пальцы, и ее рука упала на стол, смахнув чашку, бам! - дон! Наташа поглядела на свою руку, нагнулась, подняла чашку.

Наташа. Треснула.
Петр. Добей! Добей!

Наташа разжала пальцы - дзынь! - чашка разбилась окончательно.
Близко пропел петух.

Встрепенулся, посмотрел по сторонам.

Утро уже?
Наташа. Это в девятой квартире на балконе.
Петр. Утро, значит.

Встал и щелкнул выключателем.
Погас свет, и серым утром проступило окнo.

Наташа. Погоди.
Петр. Чего?


Снова близко и громко пропел петух.


Наташа. Ты не слушай, не слушай его.
Петр. Все, ночь закончена.
Наташа. Жалко, ах, как жалко.
Петр. Что значит жалко? Это ночи-то? Жалко у пчелки!
Наташа. Мне жалко.
Петр. А мне не жалко. Мне себя не жалко. Мне даже Муму теперь не жалко!





Внимание! Все права на опубликованные на сайте произведения принадлежат их авторам. Для получения официального разрешения на тиражирование или постановку пьес обращайтесь к авторам, к их агентам или пишите по адресу newdrama@theatre.ru
 
 Ассоциация «Новая пьеса», © 2001—2002, newdrama@theatre.ru