 |
Смерть Ильи ИльичаПьеса в 2 частях и 11 картинах по мотивам романа И. А. Гончарова "Обломов"Михаил УгаровДействие первоеСцена первая.Решительный молодой человек входит в комнату. У него вихор на затылке, который он так и не смог пригладить в прихожей, хотя начинал еще с лестницы. У него румянец во всю щеку, а на щеках - ямочки. Аркадий. Здравствуйте! Собственного говоря, вы уж, наверно, предупреждены о моем приходе. И имя мое вам, конечно же, называл прежний ваш доктор. Но, тем не менее, позвольте представиться?м-м-м? Собственно, я бы хотел без чинов и церемоний... зовите меня просто. Аркадием Михайловичем. А вы, я полагаю, Илья Ильич? И только тут он замечает, что в комнате никого. Аркадий вздохнул с облегчением, рассмеялся. Поставил саквояж на пол, подтащил стул и сел. Недовольным голосом, почти сварливо. Что значит - "вы предупреждены о моем приходе"?... Или - "имя вам мое называли"? Глупо. Что из того, что имя называли? Как-то нескромно звучит, будто имя громкое и все должны тотчас сказать - "ах, вы и есть тот самый?" Представиться по полной форме, не торопясь, не волнуясь. Говорить нужно медленно, как бы обдумывая сказанное. Очки нужно завести для солидности, вот что! (Пробует.) Да. Недавно лишь закончил. Да. Со студенческой скамьи. Зато защитился на отлично. На доктора медицины. Практиковался. В самой Обуховской больнице, не где-нибудь! Полтора года в Венском институте нервных болезней, наблюдателем.Встает, важно расхаживает по комнате. Говорит, Видите ли, милейший? Ваш прежний доктор, глубоко мною уважаемый Карл Иванович... Ведь он известил вас, что отказывается от вашего лечения? Потому что не видит у вас болезни. (С усмешкой.) Или не смог вывести диагноза. (Вновь серьезно.) Он выслушал консилиум, прежде чем принять решение. Они все как один не нашли у вас никакой болезни. (Ядовито.) Или не нашли ей названия. (Прежним спокойным голосом.) Дело было предложено мне, и я тотчас же согласился. Область моих медицинских интересов - а это душевные болезни - коллегам показалась достаточным основанием, чтобы передать вашу болезнь мне. Я, видите ли, занимаюсь душевнобольными. Ниоткуда раздался приглушенный голос: - Я не душевнобольной! Где здесь душевные болезни? Аркадий испугался. Присел на стул со страху. Голос. Так уж и всякая? А если, к примеру, кто коленку расшиб? Аркадий в страхе вертится на стуле, ищет собеседника. Голос. Обнесло. По случайности. Так. Аркадий (горячо). Не так. Случайностей не бывает. Все от головы. Колено зашиб - значит, сам, не осознавая того, себя наказал. Изумление невидимки было таково, что он вынужден показаться. Появился он из-под большого круглого стола с зеленой скатертью, с кистями до полу. Аркадий. Сделал что-то худое. И сам себя наказал. Обломов. Я ничего худого не делал. Аркадий (веско). Всякий человек в чем-нибудь да виноват. Обломов молчит. Видно, что он согласен. Позвольте, вы, наверное, что-то обронили? А оно под стол закатилось? Нашлось? Обломов. Нет. Аркадий. Так, может быть, вам помочь? Обломов. Я ничего не ронял. Ничего не закатилось. Аркадий. А зачем же вы, позвольте спросить, залезли под стол? Обломов. Я просто так здесь сижу. У меня здесь домик. Аркадий. Что? Обломов, кряхтя, вылезает из-под стола. "Я в домике!" Ну, так говорится. Если мы с вами, к примеру, в салочки играем, то нечестно меня салить, если я перед этим сделал так (ладони над головой) и сказал - "я в домике!" Аркадий (в полной растерянности). Ну? Обломов. Баранки гну! Молчание. Любезно. Обломов. Илья Ильич.Аркадий. Позвольте представиться? Впрочем, зовите меня просто? Обломов. Аркадием Михайловичем. Аркадий. Прежний доктор Карл Иванович... Обломов. Предупреждал. И имя называл. Аркадий. Я недавно лишь закончил. Доктор медицины. Практиковался в Венском институте нервных болезней. Обломов. И в Обуховской больнице. Аркадий. Аугсбургская школа нервных патологий. Сальпетриер в Париже, и доктор Жан Мартен Шарко... Обломов (прерывая его). А вы в салочки - как? Играете? Аркадий (после паузы). Не ударялись ли вы головой? Обломов. А как же! Четырнадцать раз. Аркадий. Удар пришелся в затылок? Обломов (охотно). Во все части головы. И в лоб был удар, когда с горки на санях катался, и маковкой бился, когда со сна за порог запнулся. Виском об угол, когда с рыбных пирогов обнесло. Затылком, когда в казаках-разбойниках меня пулей сразило. Подтеменьем - в полонезе не той ноги пошел? Теменем, когда девки с буфета супницу доставали. Да так ударился теменем, что четверть часа пребывал в потёмках. Насилу меня оттуда дозвались... Да все ли я назвал? (Быстро тараторит.) Постойте, - голова делится на лицо и собственно голову. Лицо мы не трогаем. Хотя было рассечено и надбровие, но этого мы касаться не будем, как обещали. Разберем же голову - не забыл ли чего! Голова делится на маковку, на виски (оно же - косицы), на затылок (он же - затылочье или затылица). Идем дальше, - темя и подтеменье. (Отдышался.) Кажется, все! Аркадий (в восторге). Вы - настоящий сумасшедший! Обломов посмотрел на него с грустью. Вздохнул и полез снова под стол. И угол скатерти за собой опустил. Аркадий. Куда же вы?Обломов. Я ушел. Аркадий. Обиделись? Обломов. Я в домике. Аркадий. Простите великодушно! У меня с языка слетело, сам не понимаю - как!.. (Молчание в ответ.) Я прошу прощения! И впредь вам обещаю! Я за собой следить стану! Илья Ильич! (Молчание в ответ.) В отчаянье, сам себе. Мальчишка, дурак! Не подумавши не говори! Илья Ильич! Позвольте еще хоть минутку разговора с вами! (Стучит по столу.) Илья Ильич!Обломов. Кто там? Аркадий. Аркадий Михайлович. Доктор медицины. Обломов. Чего надо? Аркадий. Поговорить. (Молчание в ответ.) Стучит по столу. Тук-тук-тук!Обломов. Кто там? Аркадий. Гости. Обломов. Принимать не велело. Еще петухи не пели. С первыми петухами - милости просим. Аркадий (набрав в грудь воздуха). Ку-ка-реку! Обломов. Кто там? Еще собаки не лаяли. Аркадий. Гав-гав! Пауза. Аркадий (вспыхнув). Прощайте! Круто развернулся на каблуках и пошел в выходу. Обломов. Обиделись?!Обломов проворно выскакивает из-под стола и, подняв ладони над головой (домик!) бежит за Аркадием. Обломов. Захар! Захар! Чаю неси, у нас гости!Аркадий. Не надо мне вашего чаю! Мне ничего не надо! И лечить я вас не стану! Обломов. Как не станете? Ведь вы Гиппократу обещались, факультетская клятва? (Кричит.) Да ведь я умру! Аркадий молчит. Аркадий (с интересом). Так вы боитесь умереть? Разве вы так больны?Обломов. Я очень болен. Аркадий. И что же у вас болит? Обломов. Желудок почти не варит. Под ложечкой тяжесть. Изжога замучила. Ноги отекают. Ячмени пошли. То на левом глазу, то на правом. В сердце отверделость. Дыханье тяжело. А то вдруг ни с того ни с сего, начнет коробить и трясти. Вчера вот губа вдруг раздулась? Муха, наверное, укусила. По ночам кашель. Особенно когда поужинаю. А иногда заспишься, вдруг точно ударит кто-нибудь по голове, или душить начнет. А то не могу проснуться, - разве когда не станет уже мочи спать. Глаза заплывают слезами, и лицо бывает измято. Или належишь себе красное пятно на щеке. И говорю со сна не своим голосом. Аркадий считает пульс у Обломова. Указывая на грудь, с тревогой. В груди что-то лишнее, даже дышать тяжело? Что-то шевелится и толкает? Слева горячо, а справа холодно. Здесь мягко, а тут твердо? И в левом боку - будто колышек? Карл Иванович велел ехать на кислые воды. В Киссенген или Эмс. Лечиться виноградом в Тироле. И морской воздух, - сесть на пароход и - в Америку!Аркадий (сдерживая смех). В Америку? Обломов. Кто же ездит в Америку! Только англичане! Так уж те так Господом Богом устроены, негде им жить-то у себя. А у нас кто поедет? Разве отчаянный какой-нибудь, кому жизнь нипочем. Аркадий (закончил считать пульс). Пульс хороший, мерный. Обломов. Карл Иванович говорил - отолщение сердца. С расширением левого желудочка оного. Аркадий. Hypertrophia cordis cum dilatatione ejus ventriculi sinistri? Обломов. Вы, говорит, умрете ударом. Если будете все лежать на диване. Аркадий. А вы - лежите? Обломов. А куда мне ходить? Аркадий. Просто по улице. Обломов. Боязно. Аркадий. Скажите, а не было ли у вас в детстве испуга? Обломов. Как же! Несколько случаев. (Охотно.) Однажды очень устрашился. Когда у часов гиря до полу дошла. Насилу в себя пришел. Аркадий. Что ж тут страшного? Обломов. Как же! Конец времени. Аркадий. Чем лечились? Обломов. Блинки с ежевикой помогли. Еще был случай. Дворовая девка в предбаннике сарафан вытряхивала. И вдруг увидал я, что у нее - нету... Ну... Того самого. Петушка. Аркадий. А мы в детстве называли - волчок. Обломов (залился смехом). Волчок? Почему же волчок, разве он кусается? Аркадий (страшно смутился, покраснел). Ну, в том смысле, что он - сам по себе... (Докторским голосом.) Значит, это вас испугало? Обломов. Даже вздрогнул. Язык прикусил. Аркадий. Как лечили? Обломов. Мой товарищ детских игр Штольц Андрей Иванович говорил, как это лечится. Да я ни разу не пробовал. Аркадий. Что ж вы молчали? Значит, у вас не было женщин? Вы не живете половою жизнью? Обломов. Не живу. В Обломовке только Анютка была. Прасковья тоже. Лида-маленькая и Наталья-котелок. А еще Антонина - Не жди меня. Только, чур, это не считается! Аркадий. Постойте, зачем вы меня путаете? Одна картина, когда без женщин, воздержание и все такое прочее, а другая - с ними. Мужчина не может... Обломов (поспешно). Я не мужчина! Аркадий. То есть, как это? Обломов. Я - Обломов. Аркадий. Да, но... Обломов. Обломов больше мужчины! Аркадий. Позвольте!.. Обломов. Мужчин половина, и женщин ровно столько же. Как же я могу сказать, что я мужчина? Ведь это сразу сделаться половинкою вместо целого! Эдак вы меня на части разделите! Аркадий. Да ведь это только слово! Не режу же я вас ножом на половинки! Обломов. Режете! Вот и Карл Иванович советовал ... Любовь, говорит, в мужчине горячит желчь, мягчит подбрюшенье? Но я бегу опасностей и остерегаюсь зла. Я, видите ли, робок? Аркадий. В чем же вы видите опасность? В чем зло? Обломов. Женщины! Молчание. Аркадий (решительно). Вот что, Илья Ильич! Вы опасно больны! Но лечить я вас не стану.Обломов. Как же не лечить-то? Ведь я умру! Аркадий. Нет-нет, лечить я вас ни за что не стану! Я сделаю лишь одно. Я вам болезнь вашу - назову! Обломов. Так назовите теперь! Аркадий. Экий вы быстрый! Я вам не лекарь, - чуть что кровь отворять и морфием прыскать. Я доктор медицины. Хотите, докторский паспорт покажу? Наука нынче шагнула так, что дух захватывает. Дело тонкое, торопливости не терпит. Конечно, я назову вам вашу болезнь, но не сразу. Тут необходимо применить новейшие методы душевного анализа... Обломов. А что мне с того, что вы назовете? Разве от названия приливы в голове кончаются? Аркадий. Назвать болезнь полным её именем необходимо - и для вас и для меня. Мне - дело профессиональной чести. Обломов. А мне? Отверделость на сердце пройдет? Аркадий. Новейшие методы учат бороться с неизвестностью. Ведь это она вас мучит, а не приливы и отверделости? Наука показывает, - как только больной узнает название своей болезни, - у него тот час же все как рукой снимает! Обломов. Что же это за лечение? Одним только словом, что ли? Аркадий (с презрением). Не клистирной же трубкой! Обломов (колеблясь). А у вас молоточек есть? А трубочка? У докторов бывает. Аркадий. И трубочка, и молоточек. Обломов. А постучать дадите? Аркадий. И послушать дам. Обломов (торопливо, откидывая угол скатерти). Заходите ко мне! Гостем будете! Аркадий залезает под стол. Сцена вторая. На диване лежит Обломов. Обломов смотрит в потолок, ничего не отвечает. Вот вы давеча спрашивали - отчего у других чисто? Вон, напротив, мол, у немца-настройщика? А где немцы сору возьмут? Вы поглядите-ка, как они живут! Вся семья целую неделю кость гложет. Сюртук переходит с отца на сына, а с сына опять на отца. На жене и дочерях платьишки коротенькие - только поджимай под себя ноги. Где им сору взять? У них в шкафах куча старого платья не лежит. И корка зря не валяется. Наделают сухариков да с пивом и выпьют. (Обреченно.) Мести, что ли, пол прикажете? Обломов не отвечает. Как только ноги-то таскают меня? Подумаешь, смерть-то нейдет! Обломов. Захар! Где письмо? Захар (тихо и злобно). Хуй знает. Обломов медленно опускает ноги на пол. Захар молчит. Захар, ты что сказал? Захар. Говорю, когда это Бог приберет меня? Обломов. Нет, что ты сказал? Захар молчит. Думал ли ты о том, что сказал? "Он знает!" Кто знает, отвечай! Захар молчит. Что он знает? Захар молчит. С горечью. Не дурак ли ты, Захар?Захар. Дурак. Обломов. Он ничего знать не может. Встает с дивана. В волнении ходит по комнате. Это такая малая часть человека! У кого три вершка, у кого четыре. Если, к примеру, в человеке росту восемь с половиной вершков, то... (Закрыл глаза, шевелит губами.) Значит - одна двенадцатая часть человека. Подумай, какая малость! И что он может знать? В темноте, в тесноте. В штанах, да в теплом халате. Разве может знать этот волчок, что у человека в мыслях, в душе, и отчего сделалась отверделость на сердце? Вот спроси у него - что такое человек? Так он тебе и наговорит чепухи, уши заткнешь! Не поверишь, что это и есть человек, не узнаешь его. Вот скажи мне, Захар, - может ли часть человека знать его целого? Захар. Ах ты, мать пресвятая Богородица! Обломов. Нет уж, раз ты рот раскрыл, так отвечай. В аршине шестнадцать вершков, а ты говоришь, что вершок знает, что такое аршин. Захар. Так по сердцу точно ножом и режете. Обломов. В сажени - три аршина, а ты говоришь, что аршин знает все про сажень. Захар (заплакал). Да полно вам, батюшка, томить-то меня жалкими словами! Обломов. Как ты мог? Как сорвалось это у тебя с языка? Ты огорчил барина. Ведь огорчил? Захар. Огорчил. Обломов. Иди, Бог с тобой! Захар, всхлипывая, уходит. Качая ногой. Дроби придумали арабы. Зачем? Чтобы делить. А что им было делить? Чернотелому человеку в жарких странах, голому негру - что делить? Неужто себя?Пауза. Кричит. Захар!Входит Захар. Черт знает что, Захар! Вот захочется пить, возьмешь графин, а стакана нет. Захар. Можно и без стакана напиться. Обломов. Где стакан? Захар. Должна же вещь иметь конец, хоть будь она железная, не век ей жить. Обломов. Разбил? Вечно ты! Велят снять нагар со свечи, так он снимет. Но с такой силой, будто ворота отворяет. Поди отсюда. Захар. Вот вы сердились, что письмо затерялось. А Захар его нашел. Подает письмо Обломову. Только вы его не читайте! Будете читать, - головка заболит, тошно сделается, кушать не станете. Завтра или послезавтра успеете - не уйдет оно. Обломов, отмахнувшись, распечатывает письмо. Обломов. Ишь, точно квасом писано. (Читает.) "Отец наш и кормилец, барин Илья Ильич... Доношу твоей милости, что у тебя в вотчине все благополучно. Пятую неделю нет дождей, яровое так и палит, словно полымем. Все, что есть, высохло аки прах. Горох червь сгубил, овес - ранние морозы, рожь кони вытоптали, улья высохли. О себе не заботимся - пусть издохнем, а тебя, авось, Господь помилует. Нынче еще три мужика ушли. Я баб погнал по мужей: бабы те назад не воротились. Все на Волгу, на барки ушли - такой нынче глупый народ стал, кормилец ты наш, батюшка, Илья Ильич! Холста нашего сей год на ярмарке не будет. Сушильню и белильню я запер и приставил Сычуга смотреть, да чтобы не стянул чего, я сам смотрю за ним денно и ночно. Другие больно хворают, иные пьют, и все воруют. Нынешний год пошлем доходцу немного, батюшка ты наш, благодетель, помене против того года. Только бы засуха не разорила вконец, а мы, разнесчастные, по ка мест живется, по та мест и жить станем! Аки зыхалу унесли так порхало дуде не бу пряснится донесут щело."Обломов прочитал тёмное место еще раз, почесал голову. Кричит. Захар!Захар (входя). Конца-то свету всё нет для меня! Обломов. Захар, послушай-ка. (Читает.) "Аки зыхалу унесли так порхало дуде не бу пряснится донесут щело"? Тёмно пишут. Что бы это значило? Захар. Известно, что. Богу жалуются. Обломов. И без тебя я это понял. Да что такое - щйло? Захар. Должно быть - смерть. Обломов. Пошел ты к чёрту, азиатская душа! Обломов глянул в конец. "Староста твой, всенижайший раб Прокопий Вытягушкин собственной рукой руку приложил. А писал со слов оного старосты шурин его, Демка Кривой." Обломов опускает ноги на пол, садится. Сцена третья. Обломов на диване. Обломов. Меня нет дома. Захар. А где же вы? Обломов. Ушел. Захар (испугался). Как можно? На улице собака укусит! И пролётки ездят. Лошади на сторону бросаются! Обломов стонет. Народ глупый - кто взад, кто вперед. Долго ли затеряться среди толпы? А дорогу назад кто ж знает? Бегай потом, Захар, с фонарями, ищи - нипочем не найдешь! Разве можно? Ведь это ж проститься навек! Обломов стонет во сне, мечется. Полезайте, барин, на высокое место и стойте стоймя, пока Захар не найдет... (Обломов затих.) В дверях - Штольц. Штольц. Захар! Кто это такой лежит? Захар. Как кто? Это барин. Илья Ильич. Обломов (не открывая глаз). Джентльмен. Джентльмен - тот же барин. Штольц. Нет, Илья! Джентльмен сам надевает чулки. Сам снимает с себя сапоги. Обломов. Потому что у англичан слуг не очень много. Штольц (смеясь). Recht gut, mein lieber Junge! (Очень хорошо, мой дорогой мальчик.) Обломов наконец открыл глаза. Штольц делает резкие выпады, как будто бьет Обломова. Бокс - английская драка! Обломов (из-под одеяла). Полно тебе, Андрей! Оставь! Штольц (колотит его по спине). Я задам тебе феферу! Ты есть Lotter (Лоддэр)! Обломов. Ах ты, штуки-шпеки-немецки человеки! Да ты мальчиком без синего пятна домой не ворачивался! Без носу до крови! Штольц. Что за барчонок, если он ни разу носу себе не разбил? Или товарищу? Обломов. Где ты? Что ты? Откуда? Говори! По-прежнему участвуешь в компании? Отправляешь товары за границу? По-прежнему - гешефтмахером? Штольц. А ты? По-прежнему на тебе один чулок нитяный, а другой бумажный? Обломов смотрит на ноги. Что это на тебе за шлафрок? Такие давно не носят. Обломов. Это не шлафрок. А халат. В комнату стремительно входит молодой человек в синей форме - блондин с приглаженными маслом волосами. Первый посыльный. Сто двадцать пудов. Штольц. По скольку? Первый посыльный. По два с полтиною. Штольц. Уменьшим, - шестьдесят пудов. Но увеличим цену - по три рубля. Зато обозы наши. Посыльный, взяв листок, стремительно уходит. Обломов. Кто это, Андрей?Штольц. Посыльный. Ну, как ты, Илья? Что ты? Расскажи! Что жизнь? Обломов. Жизнь? (Поискал ответа.) Трогает. Штольц (смеясь). И слава Богу! Обломов. Помнишь, как, бывало, в школе пристают к тем, кто посмирнее? То ущипнут исподтишка, то вдруг бросят песком прямо в лицо? Везде рогатки да машинки для препинания. Мочи нет! Штольц (оглядываясь вокруг). Захар! Захар. Вас волен зи дох? Штольц. Погляди-ка на окна! Грязи-то, грязи-то на них! Зги Божией не видно! Захар. Не я же их грязью-то мазал. Это пыль, с улицы нанесло. Штольц. А ты мой, убирай, - и не будет ничего! Захар. Так Илья Ильич все дома сидит, - как при них станешь убирать? Уйдет на целый день, так и уберу. Обломов. Вот еще что выдумал - уйти! Поди-ка ты лучше к себе. Захар уходит. А меня, брат, ячмени одолели. Только на той неделе один сошел с правого глаза, а теперь вот садится другой. Штольц. Это ты наспал себе. Обломов. Изжога мучит. Доктор говорит - удар может быть. Поезжайте, мол, в Америку? Штольц. И поезжай! В наши времена другие скорости - до Европы шнельцугом - за четыре дня, а в Америку - за три недели. Обломов. Да я не усну на новом месте! А как встану, да увижу вон напротив вместо вывески токаря что-нибудь другое? Или вон ежели из окна не выглянет эта стриженая старуха перед обедом? Так меня тоска и загрызет. Штольц. Зачем тогда строят новые железные дороги? Зачем пароходы? Если сидеть на месте? Подай-ка, Илья, проект, чтоб всё остановилось - ведь ты не поедешь! Обломов. Мало ли управляющих, купцов и чиновников, у которых нет угла? Пусть ездят себе! Штольц. Илья! Ты посмотри на себя - все лежишь, все спишь. А вокруг всё кипит, - жизнь! Обломов. Кипит... Один пристал ко мне - читал ли я речь какого-то там депутата? И глаза вытаращил, когда я сказал, что депутатов не знаю. И не читаю газет. Как пошел рассуждать о Лудовике - Филиппе, точно тот ему отец родной! Потом привязался - отчего это Мехмет-Али послал корабль в Константинополь? Ведь не просто же так? Ночей не спит, голову ломает, будто Мехмет-Али ему тесть! Вдруг войско послали на Восток, - батюшки, загорелось! Лица на нем нет, бежит, кричит, как будто на него самого войско идет. Там роют канал, - опять покоя нет. Отчего, зачем, ведь не просто же так!... А у самого дочь куксится, в девках засиделась... Сын не учён, галок гоняет... У жены зоб, а ее лечат кумысом... И это ему - ничто! Где жена? Где сын и дочь? Ему депутат роднее родного, и восточный вопрос! Штольц. Так лучше на диване лежать? Дело нужно делать! Гешефт! Обломов. Не хочу. Штольц. Отчего же? Обломов. А оттого, что мало тут человека-то нужно - дело делать! Штольц. Мало? Деятельный человек, полезный член общества - разве этого мало? Обломов. Да не весь же человек нужен, чтоб сукном торговать или чиновником быть. Только часть его нужна. Куда ж остальное девать? Остаток - куда? Некуда! Где тут человек? На что раздробляется и рассыпается? Где его цельность? Половинки, осьмушки, четвертинки... А ведь снуют каждый день, взад и вперед, взад и вперед! Всё что-то делают, строят, продают, приказы пишут, покупают, перевозят. И ни у одного ясного, покойного взгляда... Снова вошел человек в синей форме с синим листком в руках. Но на этот раз другой - брюнет с приглаженными маслом волосами. Второй посыльный. Двести семьдесят аршин. По два рубля.Штольц. Триста двадцать аршин. Полтора рубля. Сами вывозят. Посыльный уходит. Обломов. Чего они бегают взад-вперед, взад и вперед?Штольц. Дело не ждет, Илья. Телеграммы сейчас уйдут в Берлин и Харьков. Обломов. Этот твой посыльный, как он засыпает, покойно ли? Жарко ли топит перед сном или спит в холоде? И скоро ли умеет прогнать худой сон? Хочется ли ему плакать, когда он вспоминает сестрицу? И есть ли она у него? Штольц (смеясь). Зачем мне это знать? Он посыльный мне, а не двоюродный братец. Обломов. Сколько ж тебе в нём нужно? Штольц. Ровно столько, что б не останавливалось дело. Обломов. Значит, вот столько? (Показывает мизинец.) Штольц. Да пойми же, Илья, он - специальный человек. В специальности - успех прогресса. Посыльный не должен быть красноречивым, тогда он будет первым посыльным в мире. Инженер, не должен знать политики и читать статей по этой части. Он покажется тебе скучным, четвертинкой? Но на завод ты выпишешь к себе только его! Знать только свое дело, будь ты парикмахер, чиновник или извозчик, и вертеться каждый день, взад и вперед, - это секрет всеобщего блага. Обломов. Вот ведь, Андрей, важная мысль! Зачем вся эта ваша беготня? Страсти, войны, торговля и политика? Разве это не выделка будущего покоя? Чтоб каждый сидел на своем месте. Чтоб дни текли ровно и покойно. Чтоб всякий за обедом имел свое блюдо - кто суп с потрохами, кто лапшу, кто белую подливку. Чтоб телята утучнялись и птица воспитывалась. Чтоб гусей подвешивали в мешке неподвижно перед Рождеством, чтоб они заплывали жиром. Чтоб завтра было похоже на вчера. Чтоб правильно совершался годовой круг. Чтобы было вечное лето, сладкая еда и покойный сон. Чтобы всякий знал самого себя. Разве не это оправдывает все теперешние муки? Вот моя мысль! Штольц. Что с тобой, Илья? Откуда эти сонные речи? Ведь я помню тебя тоненьким, живым мальчиком... Обломов. Да, растолстел... Но не терял я ничего! Совесть чиста, как стекло. А так... Бог знает отчего всё пропадает? Да я ли один таков? Смотри - Михайлов, Семёнов, Алексеев, Степанов? не пересчитаешь! Снова вошел человек в синей форме с синим листком. Штольц. Двенадцать. По пятнадцати рублей. Зато подводы мои. Посыльный стремительно идет к двери. Обломов (к посыльному). Послушай, братец! Разорял ли ты мальчиком галочьи гнезда? И кем был - верхним, что лазает, или нижним, что внизу стоит? А почём вы меняли галочьи яйца на вороньи? Мы по два к одному. А вы?Посыльный замер. Штольц. Эй, Илья! Ты мне человека не держи! У него часовая плата. (Посыльному.) Иди, иди!Первый посыльный (уходя). Вороньи яйца мы вообще к обмену не брали! Посыльный уходит. Обломов (вдогонку). Вороньи они не брали! Видать, много ворон у вас было! (Штольцу.) Вот скажи, Андрей, какой из этих двух посыльных лучше? Блондин или брюнет?Штольц. Брюнет. Обломов. Отчего же? Штольц. У блондина плата часовая, а у брюнета - недельная, он дешевле. Стало быть, лучше. (Вздыхая.) В чем же жизнь, Илья? Лежать на диване, браниться с Захаром, бояться выйти на улицу? Без труда, без страстей... А разные чулки? А сор вокруг и грязь на окнах? Где ж тут смысл жизни? Обломов. Послушай, Андрей... Ведь это только литераторы делают себе вопрос: зачем дана жизнь? И отвечают на него. А добрые люди? Добрые люди живут, зная себя, в покое и бездействии. Сносят неприятные случайности - болезни, убытки, ссоры и труд. Штольц. Да как же без труда, без преобразований? Обломов. Труд - наказание, наложенное еще на праотцев наших. Добрые люди любить его не могут, и всегда от него избавляются, где есть случай. Добрые люди не встают с зарей, и не ходят по фабрике у намазанных салом колёс, у пружин. Оттого всегда цветут здоровьем и весельем, оттого живут долго. Мужчины в сорок лет походят на юношей. Старики, дожив до невозможности, умирают легко. Как будто украдкой. Штольц. Да кто же так живет? Так никто не живет. Какие такие "добрые люди"? Обломов молчит. Обломов (потерянно). Никто. Потому что сама история только в тоску повергает. Вот-де настала година бедствий, вот человек работает, гомозится, терпит и трудится, всё готовит ясные дни. Вот настали они - тут бы хоть сама история отдохнула! Так нет, опять появились тучи, опять здание рухнуло, опять работать, гомозиться? Никак не остановятся ясные дни. Всё ломка да ломка.Обломов натянул на себя одеяло. Кричит. Захар!(Появляется Захар. Обломов молчит. Захар тихо идет к дверям.) Куда же ты, Захар? Захар. Что ж тут стоять-то даром? Обломов. У тебя разве ноги отсохли, что не можешь постоять? (Помолчав.) Впрочем, иди! Молчание. Помнишь, как в детстве? Пора домой, там светятся огни. На кухне стучат в пятеро ножей. Жаркая плита - котлеты, пироги... Мешают клюквенный морс... Колют орехи... В гостиной светло. В окна заглядывают из сугробов зайцы. В гостиной музыка? Casta diva? Напевает себе под нос. Casta diva? Не могу равнодушно вспомнить Casta diva? Как её пела матушка! Отчего, ведь у ней всё было хорошо, - я, папенька, Матрёша, Игнашка... Какая грусть!.. И никто не знает вокруг - отчего? Она одна? Что за тайна? Штольц. Ты любишь эту арию? Я очень рад, - её прекрасно поет Ольга Ильинская. Обломов. Ольга? Ильинская? Кто она? Неужели ты, Андрей... Штольц (смеясь). Пока нет! Я познакомлю тебя с ней. Вот голос, вот пение! Сцена четвертая. Вечер у Ильинских. Обломов складывает руки на манер подзорной трубы, внимательно разглядывает Ольгу. Штольц. Ольгу Сергеевну? Что, хороша? Обломов (радостно). Слава Богу, не красавица. Ни белизны в ней, ни ярких щек, ни кораллов на губах, ни жемчугу во рту. Особенно хорошо, что не горят у ней лучами глаза. Штольц (неприятно уязвлён). Тише, Илья! Замолчи! Обломов (свистящим шепотом). Ни миньятюрных рук. Ни пальчиков в виде винограда! Внезапно Обломов осекается на полуслове. (Штольц знакомит Ольгу с Обломовым.) Штольц. Илья Ильич Обломов! Ольга Сергеевна Ильинская! Обломов. Я знаю, зачем вы так смотрели на меня. Верно, Андрей вам рассказал, что на мне вчера были надеты чулки разные? Ольга смеется. Да что это такое? На смех, что ли, я вам дался? Вот мученье! Ни над кем другим не смеетесь так. Я посмирнее, так вот вы? Зачем вы так смотрите на меня? Ольга. Разве нельзя? Может быть, у вас есть тайны? Обломов. Может, есть. Ольга. Да. Это важная тайна - надевать разные чулки. Обломов. Странно! Вы злы, а взгляд у вас добрый. Ольга (смутилась). Хотите, я вам покажу коллекцию итальянских акварелей? Обломов. Не хочу. Вы стараетесь по обязанности хозяйки занять меня? Ольга. Я хочу, чтоб вам не было скучно. Вы любите цветы? Обломов. Не люблю. В поле еще так, а в комнате - противно, сколько возни с ними? Ольга. А музыка вам нравится? Обломов. Нет. Иной раз даже уши зажмешь. Штольц. Спойте, Ольга Сергеевна! Casta diva! Ольга. А если мсье Обломов вдруг уши зажмет? Обломов. А если вы дурно поете? Ольга. Вы не хотите, чтоб я пела? Обломов (указывая на Штольца). Это он хочет. Ольга. А вы? Обломов. Я не могу хотеть, чего не знаю. Штольц. Ты грубиян, Илья! Вот что значит залежаться дома и надевать чулки? Обломов (быстро). Помилуй, Андрей! Мне ничего не стоит сказать: "Ах! Я очень рад буду, счастлив, вы, конечно, чудесно поете? мне это доставит?" Да разве это нужно? Ольга. Но вы могли пожелать по крайней мере, чтоб я спела? хоть из любопытства. (Штольцу.) Ну, тогда я вам спою. Штольц. Ну, Илья, готовь комплимент! Ольга садится к роялю. Штольц (торжествуя). Вот он, комплимент! Ольга вспыхнула. Ольга. Что с вами? Какое у вас лицо! Отчего? Посмотрите в зеркало, глаза блестят, боже мой, слезы в них! Как глубоко вы чувствуете музыку!Обломов. Нет, я чувствую? не музыку? А? (Тянет к ней руки.) Любовь! (Ольга, недослушав, стремительно уходит.) Штольц. Ты сошел с ума, Илья! Не нужно говорить все, что тебе на ум приходит. Не хотел даже слушать пения, я тебя почти насильно заставил. А теперь вдруг как из пушки стреляешь: любовь! Ты смутил Ольгу Сергеевну. Какую еще любовь ты выдумал? Обломов. Обыкновенную, с приливами к голове. Сухость во рту. И сердце щемит. Это любовь, приметы точные. Штольц и Ольга. Ольга. Кого вы привели?Штольц. Медведя. А что? Да он ручной, не бойтесь. И у него доброе сердце. Ольга. Вы рассказывали о нем, но я и предположить не могла, что он таков. Штольц. Живет на диване, штор поднимать не разрешает. Спит днем, плотно ужинает на ночь. Ольга. Он болен? Штольц. Ленив. Ольга. Мужчина - ленив? Я этого не понимаю. Штольц. Вы разбудили его. Ольга. Да чем же? Штольц. Casta diva! Я давно его таким не видал. Подумайте, Ольга Сергеевна, возвратить человека к жизни - сколько славы доктору! Особенно, когда он спасет безнадежного больного. Обломов и Ольга. Ольга. Если б вы ушли, не сказав мне ни слова? Если б вы не сказали - "ах" после моего пения? Я бы, кажется, не уснула ночь. Может быть, плакала бы.Обломов. Отчего? Ольга. Сама не знаю. Обломов. Вы так самолюбивы? Ольга. Самолюбие - двигатель, управляющий волей. Вот у вас, должно быть, нет его, оттого вы всё... Обломов. Что? Лежу? И чулки разные. И рубашка часто бывает надета наизнанку. Это правда. Но теперь... Мне отчего-то больно, неловко. Жжет меня. (Помолчав.) Можно, я пойду? Ольга. Куда? Обломов. Домой. Ольга. Я вас не держу... Постойте! Вы такой странный. Вас как будто гонит кто-то. Обломов. Стыд. Поначалу я обрадовался, увидев вас. Ни белизны, ни жемчугу во рту. Ольга (растеряна). Monsieur Обломов!.. Обломов. Постойте! У вас же нет ярких щек? Нет коралловых губ? И не горят у вас, слава Богу, глаза лучами! Ольга. Monsieur Обломов, я... Я не знаю, продолжать ли разговор с вами? Обломов. И вдруг... Ни с того, ни сего... (Зажмурился. После паузы.) Я полюбил вас! Ольга (в панике). Я? Простите, я должна идти... Обломов. Постойте минуточку! Мне стыдно. Поверьте, это вырвалось невольно. Я не смог удержаться. Я сам теперь жалею! Бог знает что дал бы, чтоб воротить глупое слово. Забудьте! Тем более, что это - неправда. Ольга. Неправда? Что неправда? Обломов. Уверяю вас, это только минутное. От музыки. Ольга. Все же я пойду. Ma tante ждет. Обломов. Вы в салочки играете? Или в пятнашки? Это очень просто, я вас мигом научу. Хотите, сейчас и начнем? А лучше - в жмурики! У вас платок есть? Ольга. Платок? Обломов. Как же! Без платка нельзя. А то будете подглядывать - я вас знаю! (Жалобно.) Вы сердитесь на меня. (Решительно.) Нет, кончено! Я не стану больше слушать вашего пения! Ольга. Я... Я и сама не стану петь! (Порывается уйти.) Обломов. Стойте! Если вы вдруг уйдете... Я? Пожалейте, Ольга Сергеевна! Я буду нездоров, у меня колени дрожат, я насилу стою. Под ложечкой тяжесть. Ноги отекают. В сердце отверделость. Дыханье тяжело. Приливы к голове. Ольга. Отчего? Обломов (мотает головой). Не скажу! А то вы уйдете! Мне опять плакать хочется, глядя на вас. Никак не слажу с собой!.. Может быть, вы споете еще раз? Ольга. Ни за что! Обломов. А в пятнашки? Или в горелки? Вы платок для жмурок обещали! Ольга (смеясь). Monsieur Обломов!.. Честно говоря, я в растерянности... Не знаю чего в вас больше - наивности или коварства? Или, может... Обломов. ...глупости? Может быть. Я ленив и толст. Наверное, не очень умён... Ах, как жаль, что у вас одна нога не короче другой! Тогда бы вы меня полюбили. Ольга (смеясь). Вас нельзя любить! Посудите сами, как же любить человека, который не сходит с дивана? Обломов. Я слезу! Вот увидите! Я даже, знаете, что сделаю? Ради вас. Я... Я в Гостиный Двор пойду! Ольга. Вот подвиг! Почему - в Гостиный? Обломов (поёжился). Там очень страшно. Ольга (смеясь). Я таких жертв не приму! Обещайте мне вот что... Обломов. Обещаю. Ольга. Не ужинать на ночь. Обломов (ошарашен). Совсем? Ольга молчит, испытующе смотрит на Обломова. В панике. И бараньего ребрышка нельзя? И рябчикова крыла тоже?Ольга. Нельзя. Обломов (помолчав). Хорошо. Я обещаю. Ольга. Господин Обломов! Если б кто-нибудь слышал наш с вами разговор... Я не смогла бы объяснить... о чем мы с вами тут разговаривали... Но поверьте, скучно мне с вами не было ни минуты! Я, кажется, не усну ночь. Может быть, захвораю? Ольга убегает. Сцена пятая. Входит Аркадий, доктор. Обломов (из-под стола). Нет! Зачем так кричать? Я и так слышу. Никого дома нет. Аркадий. Совсем-совсем никого? А разве это не ваш голос? Обломов. По-моему, нет. Аркадий. А это разве не вы? Обломов. Не я. Аркадий. Я должен проверить. Вылезайте! Из-под стола вылезает Обломов. Критически оглядывая Обломова. Действительно, это не вы.Обломов (пугаясь). Вы кто? Что вам нужно? Аркадий. Я ваш доктор. Аркадий Михайлович. Обломов (представляясь). Обломов. Илья Ильич. Пауза. Обломов. А вас? Аркадий. Фрак... Где же теперь ваш халат? Обломов. В шкапу. Я его больше не надену. Аркадий. Что-то случилось? Обломов. А с вами? (Указывая на марлевую повязку.) Аркадий (указывая на стол). Может, пройдем в дом? Обломов (быстро). Нет-нет! Аркадий. Видите ли, Илья Ильич... После первого моего визита к вам, придя домой, я почувствовал легкое недомогание. На которое поначалу не обратил должного внимания. Помните, вы чихнули под столом? Я лег на диван и встал лишь к обеду другого дня. Потом снова лег и заснул. А проснувшись... Мне не захотелось больше вставать. Обломов (быстро). Ужинали на ночь? Аркадий. Необычно плотно. На другой день - то же самое. Нет сил встать с дивана. Зачем? Одеваться, идти куда-то и что-то делать? (Воодушевляясь.) Я тут же сел писать письмо доктору Шмитке об открытии, которое я сделал: душевные болезни заразны! Болезнь передается воздушно-капельным путем. Обломов. Чихнул. От пыли. Аркадий. Вот вам захватывающий научный эксперимент! Я буду проводить его сам над собою. Как доктор Рёдель, - он привил себе свиную лихорадку и погиб. Но оставил потомкам дневник наблюдений над болезнью, и тем самым спас множество жизней! Мой коллега по Аугсбургской школе нервных патологий, доктор Шмитке, должен по достоинству оценить это научное наблюдение. (После паузы.) Правда, письмо я так и не отправил. Потому что не дописал до конца... А вы? Что означает ваш фрак? Обломов. Я?.. Я теперь читаю газеты, статьи. Обо всем. О торговле и нравственных вопросах времени. Речи депутатов. Об эманципации женщин, наконец. Знаю, зачем войско послано на Восток. И отчего английский посланник спешно выехал из Константинополя, и когда проложат новую дорогу в Германии. Я догнал жизнь. Пауза. Обломов (смутившись). Какова? Ах, ты Господи, не сказать. У ней одна бровь никогда не лежит прямо, а все немного поднявшись. И не нащипана пальцем в ниточку. Нос выпуклый, губы ровные. Росту среднего. Кушает с аппетитом. А как в пятнашки играет, как увертывается! А догнав, пятнает по спине довольно сильно. Аркадий. Хм... Фрак и бабочка! А халат теперь висит в шкапу. Послушайте, Илья Ильич, - это меняет всю картину! А ведь я уже, было, составил вашу историю болезни, I гисторию морби/I ... Чем ей не понравился ваш халат? Отдайте его мне. О чем вы говорите с нею?Обломов. Что не нужно ужинать плотно на ночь. Стоит только поесть хорошенько, да полежать дня два, особенно на спине, так непременно сядет ячмень. А когда зачешется глаз, то надо примачивать простым вином, ячмень и не сядет. Ее этому няня научила. Что у меня нет цели в жизни. Что не знаю, для чего живу. Разве может быть жизнь ненужной? - говорит. Может. Например, моя. Ах! Ох!, - вы клевещете на себя! Я уж, говорю, прошел то место, где была жизнь. А впереди мне искать нечего - для чего, для кого? Тут она губку закусила... И говорит - слышите ли вы, Аркадий Михайлович! - она говорит: для меня. Для нее, то есть... Тут со мной сделалась лихорадка. Аркадий. Это лихорадка жизни. Обломов. Видите, что со мной теперь происходит? Мне даже говорить трудно. Вот здесь? дайте руку, что-то мешает, будто лег большой камень. Отчего это, доктор, и в горе, и в счастье, - в организме одно и то же? Аркадий. Постойте, она сказала - для нее жить? Значит ли это, что она вас любит? Обломов лезет под стол. Куда же вы? Из-под стола вылетают подушки: от больших до самых маленьких, числом с дюжину. Аркадий (с сомнением). Погода сырая, вода в канаве гнилая, и вид самих зданий облезлый, - всё вместе наводит тоску. Обломов. Да вы, верно, москвич? Аркадий. Послушайте, отдайте мне вон ту, самую маленькую подушку! Она ведь вам больше не нужна? Обломов. Заберите все! (Вздыхая.) Ах, доктор, у меня жар! И сердце колотится. Аркадий аккуратно раскладывает подушки на диване. I гисторией морби/I . Прав был Карл Иваныч, здесь - казус... Закройте глаза, вытяните ноги. Вообразите шум дождя...Садится на стул в изголовье дивана. Говорит ровным голосом. Слушайте мой голос и отвечайте на мои вопросы. Кто я?Обломов (глухо). Доктор. Аркадий. Хорошо. Обломов. Доктор едет на свинье, с докторёнком на спине. Аркадий (помолчав). Вы не верите мне? Вас сбили с толку врачи прежней школы? Они ничего не знают, кроме аптекарских снадобий. Что ни случись, у них рецепт один - слабительное и кровопускание. Кровопускание и слабительное. Но медицина сделала огромный шаг вперед, и доктора теперь другие. Мы ведём свою историю от Фридриха Шиллера, полкового доктора! Обломов. В груди болит. Аркадий. А отчего? Вы не знаете. Вас мучает неизвестность. Сейчас я буду развеивать ее. С вашей же помощью. Я буду называть вашу болезнь словами, и вам должно становиться от этого легче. Вы малоподвижны? Это называется - адинамия. Вы не хотите ничего делать? Это - апатия. У вас нет желаний и слабая воля? Это называется - абулия. Вам легче? (Резко.) Закройте глаза, ведь вам же сказано! (Ровным голосом.) Вообразите, что ветер шевелит листья на дереве, и скажите мне то, что вы хотите сказать. То, что скрываете. То, что слышите внутри самого себя? Ну? Обломов. М-м-м... Аркадий. Хорошо. Прислушайтесь. Не торопитесь. Что вы слышите? Что говорит в вас, в самой серёдке вашего естества? Обломов. М-м-м... (Сонным голосом.) Аки зыхалу унесли так порхало дуде не бу пряснится... Донесут щело. Аркадий (после паузы). Зыхала? Ну-ну-ну! Щело? Что это еще за - щело? Как понимать? Постойте-постойте, так нельзя! Мы так не договаривались, - чтоб ни слова не понятно! (Толкает в плечо Обломова.) Ну-ка, подвиньтесь! Обломов подвигается к спинке дивана. Начнем все с самого начала! (Закрывает глаза.) Шум дождя! Ветер шевелит листья!.. Лежат молча. Сонным голосом. Врать нехорошо, поэтому признаюсь. Я вас обманул. Мне на три года меньше, чем я вам сказал... И зрение у меня отличное, я все вижу. А в очках - простые стекла. Для солидности. Все вижу, все-все... Доктор медицины, а в шкапу что хранит? Не догадаетесь! В шкапу живет - Сивка, деревянная лошадь. Не лягается, есть не просит. Хороший, в боях проверенный конь... Степан видал, как я Сивку под уздцы из шкапа выводил... Степан больше у меня не служит. Прогнал за нерадивость... (Смеется.) А помните?... - "Иван Иваныч издавнб носил с собой кусок га... Была ему газета эта для утешения дана".Аркадий засыпает. Застыл на пороге. Внимание! Все права на опубликованные на сайте произведения принадлежат их авторам. Для получения официального разрешения на тиражирование или постановку пьес обращайтесь к авторам, к их агентам или пишите по адресу newdrama@theatre.ru |
Ассоциация «Новая пьеса», © 2001—2002, newdrama@theatre.ru