Я — невежественная гойка. Читая газеты, я зачастую пролистываю статьи о международном положении, в которых теперь уже практически ежедневно появляются сообщения о новых подрывниках-камикадзе, новых неудачных переговорах, новых бойнях на Ближнем Востоке. Я все еще не прониклась глубиной этих страстей, их тщетность расстраивает и пугает меня.

Британский драматург Девид Хээр — тоже гой, однако с женой-еврейкой — по всей видимости, разделяет мой мрачные чувства. Колоссальные усилия, приложенные им, для того чтобы, по крайней мере, разобраться в ситуации, привели к созданию этого моноспектакля в собственном исполнении. Те же причины вдохновили его на нынешнее возобновление спектакля, четыре года спустя после Вест-Эндской премьеры и актерского дебюта Хээра.

Шел 1997 год, когда 50-летний драматург решил наконец-то посетить Израиль, государство с 50-летней историей, чье существование было и остается «главным образом, предлогом; предлогом, для того чтобы иметь клочок собственной земли». Во время поездки он встречался с представителями всех конфликтующих сторон (а я, например, и не представляла, что этих сторон так много): пожилыми государственными деятелями, политиками правого и левого крыла разных политических течений, еврейскими поселенцами, изгнанными палестинцами и, естественно, различными театралами. Из путевых впечатлений Хээра, из рассказов об этих людях, их мнениях и собственных суждений автора и состоит его сольное представление. 

Хээр, конечно же, не актер. На голой сцене, оформленной Яном МакНилом, он чувствует себя неуютно — по большей части стоит, как вкопанный, слегка покачиваясь, руки неестественно висят плетьми. И никаких попыток «стать» тем персонажем, о котором он рассказывает, как сделал бы на его месте актер; арсенал интонаций и мизансцен под стать его нервирующей позе.

Я и не думала критиковать его. Необыкновенное мужество со стороны Хээра — взвалить на себя подобную ношу. Спектакль, поставленный с помощью режиссера Стивена Долдри, становится одновременно очень живым и возвышенным благодаря быстрой и мощной манере речи автора, его очевидному неравнодушию, его тонкому уму и, в первую очередь, благодаря его собственным словам.

В спектакле Хээр сокрушается вслед за палестинским писателем: «Если бы пьеса хоть отчасти могла быть поэмой!». Я бы на его месте не стала так расстраиваться — его пьеса, будоражащая и заставляющая размышлять, наполненная любовью и ненавистью, идеями и кулаками в карманах, людьми и событиями, историей и политикой, не только воплотила эту мечту, но и превзошла ее. Для меня, “Via Dolorosa” — и пьеса, и поэма, и лекция, и проповедь, и медитация — самая лучшая, стоящая и яркая из всех.

В конце концов, даже если эта пьеса и не оказала никакого воздействия на жуткую ситуацию на Ближнем Востоке, она оказала огромное воздействие на меня.

 — Терри Пэддок.