Инкубатор звезд

На днях стало известно, что премиями правительства Москвы в области литературы и искусства за создание и руководство Центром драматургии и режиссуры отмечены его руководители Алексей Казанцев и Михаил Рощин. 

Критиками не раз было признано, что в этом театральном коллективе собралась лучшая на сегодняшний день в Москве актерская команда. Во всяком случае, она антибуржуазна — в том смысле, как понимали антибуржуазность театра теоретики французского авангарда, утверждавшие, что искусство призвано преодолеть застывание общества. И в этой войне живой реальности и окостеневшей догмы актер постоянно на передовой. Предъявляя требования к актерам — проводникам в мир метафизических идей, целиком захватывающих зрителя, Антонен Арто писал: «Впрочем, это область, где не существует четких правил; и между актером, от которого требуется лишь простая способность вызвать рыдания, и тем, кто должен уметь произносить монолог с личной убежденностью, лежит целая пропасть, разделяющая человека и инструмент».

Центр драматургии и режиссуры обладает не только грамотно скомплектованным и находящемся в превосходном рабочем состоянии инструментарием — он богат личностями.

Попробуем дать крупным планом портреты нескольких знаковых актеров Центра.

Петрушка

В «Пластилине», признанном спектаклем десятилетия, в фантастическом актерском ансамбле, созданном Кириллом Серебренниковым, Владимир Панков исполнил три роли: пьяного жениха, бомжа-импотента и мамаши одного из учеников. В отличие от главного героя, павшего в безрассудном поединке с жизнью, его мужские персонажи невероятно смешны и столь же абсолютно трагичны.

В «Еду я по выбоине» братьев Пресняковых (лучший фрагмент этого спектакля вошел в постановку «Москва — открытый город») Панков феерически переводит излияния бомжа в монолог, по высоте трагизма не уступающий гамлетовским монологам. В «Ощущении бороды» Ольги Субботиной он невыносимо легко играет роль Ковбойчика — подпаска-поэта, истинно русскую душу, у которой от нежности до поножовщины один робкий и застенчивый шаг.

По сути, Владимир Панков воскрешает древнейший персонаж российской сцены — Петрушку. Этот выходец то ли из крестьянской, то ли из мещанской среды, внешне — классический отморозок, но, в отличие от других героев спектакля, он лишен ложных надежд и какой бы то ни было энергии заблуждения. Как и народный Петрушка (Петр Иванович Уксусов или Ванька Ру-тю-тю), персонаж Панкова знает: сколько бы он ни одурачивал своих визави, сколько бы ни дубасил Полицейского, Цыгана или Доктора, сколько бы ни присватывался к Меланье, в конце представления за ним придет смерть в виде Собаки или Черта, схватит его за длинный нос и утащит за собой в преисподнюю.

В своем амплуа Панков в каком-то смысле является наследником Ролана Быкова — одного из самых ярких российских клоунов второй половины прошлого века. Но в отличие от Ролана, даже в роли Скомороха («Андрей Рублев») сохранявшего в себе интеллигентский замес, Петрушка-Панков — плоть от плоти русский мужик. 

Не все знают, что Панков с отроческих лет ежегодно ездит в фольклорные экспедиции по деревням, что он композитор и исполнитель, автор нескольких дисков. Возможно, поэтому для успеха роли ему необходима внутренняя мелодика, внутренний ритм, пусть маленькая, но своя законченная тема. Если их нет — он выпадает из ансамбля, как это случилось в спектакле «Облом off». Если есть — получается запредельная игра на самом высоком уровне, который доступен актеру.

Психованный Пижон

В кругу друзей о нем говорят с нежностью: «Тема — гений!». И при этом не преувеличивают ни на йоту. Еще его называют «штатным героем» Ольги Субботиной. Без него не обходится ни один спектакль Субботиной, в том числе и знаменитый “Shopping&Fucking”, постановка которого, по сути, открыла историю Центра драматургии и режиссуры как лидера современного театрального процесса.

Настоящий «человек ниоткуда», Артем Смола заполнил в российском театре лакуну, не занятую никем другим на протяжении как минимум полувека, если не больше. Определяя экзистенциальную основу его ролей, можно дать две основополагающие характеристики.

Первая — Пижон (с большой буквы). Последние великие пижоны ушли из нашего театрального и киноискусства в 60-е годы прошлого века. Если искать аналогии, то отдаленным предшественником Смолы можно назвать разве что молодого (очень молодого) Андрея Миронова.

Вторая сущностная характеристика — Псих. Гайдай создал великую национальную троицу — Трус, Балбес, Бывалый. Артем мог бы дополнить ее четвертой ролью — Психом. Опять-таки с большой буквы, поскольку слово это происходит от греческого «Психе» — Душа (или Бабочка).

Герой Смолы — обнаженная Душа, которая бьется от каждого немилосердного прикосновения жизни, но не решается признаться в том, что ей больно, а оттого рядится в одежды пижонства и понтов.

Он остается Пижоном до конца, и даже предсмертные конвульсии у него пластически преображаются в нечто приятственное, задиристое и нагловатое. Он ходит по сцене — и танцует каждую секунду своего существования. У него свой язык. «Мне больно!» — акробатический пируэт. «Я задыхаюсь!» — лихая чечетка. «Я умираю» — поднятый вверх средний палец.

Обаятельный трикстер, Артем Смола виртуозно трагичен в каждой из своих ролей, будь то шофер или милиционер в «Ощущении бороды», незадачливый новый русский в «Великой китайской стене», Нэнси Рейган в «Гее» или бомж в «Еду я по выбоине» («Москва — открытый город»), рапирист в «Галке Моталко», доктор Аркадий в «Облом off». Но подлинно велик он в роли Робби в “Shopping&Fucking”.

Чистый трагик

Владимир Скворцов сыграл множество ролей в спектаклях калягинского театра Et Cetera и мирзоевских постановках, но знаменитым стал после того, как он получил премию Станиславского за исполнение заглавной роли в пьесе «Облом off», написанной и поставленной Михаилом Угаровым.

Глядя на игру Скворцова в этой постановке, постоянно ловишь себя на вопросе: почему его имя не известно всей стране или уж по крайне мере всем, кто интересуется театром? Актеров такого калибра, такой драматической мощи, с таким чувством юмора и абсолютной пластикой не так много было в нашем прошлом, а есть ли они где-то сейчас — сказать трудно.

Получается, что актер Скворцов вроде бы и был, но его драматический талант раскрылся лишь в Центре. В этих стенах он словно расправляется и обретает (несмотря на свой небольшой рост) высокий трагедийный масштаб и подлинное величие. 

Не во все спектакли Центра Скворцов успешно вписывается. Его Председатель сельсовета в «Ощущении бороды» и Неизвестный в «Великой китайской стене» выпадают из общего рисунка спектаклей — не потому, что Скворцов плох, а потому, что он словно бы играет другую пьесу.

Разгадка, вероятно, в том, что этому актеру во что бы то ни стало нужна центральная роль. Вокруг него должна крутиться Вселенная — и никак иначе. Не случайно вторая по силе производимого впечатления роль Скворцова — Темный в читке «Гея» (постановка Александра Вартанова по пьесе Вартанова и Калужанова), задающий главную и пронзительную по безнадежности тему — поиск любви в опустошенном, выморочном мире всеобщего притворства.

Гамлет, известный датский режиссер и актер, разбирая стиль игры другого известного датского трагика Лаэрта, вопрошал:

Я знать хочу, на что бы ты решился?
Рыдал? Рвал платье? Дрался? Голодал?
Пил уксус? Крокодилов ел? Все это
Могу и я. Ты слезы лить пришел?
В могилу прыгать, мне на посмеянье?
Живьем зарытым быть? Могу и я.
Ты врал про горы? Миллионы акров
Нам на курган, чтоб солнце верх сожгло
И в бородавку превратилась Осса!
Ты думал глоткой взять? Могу и я.

Владимир Скворцов тоже все это может — не хуже Лаэрта, Гамлета, Мочалова, Смоктуновского. Первым это понял драматург, дебютировавший в режиссуре — Михаил Угаров. Дело за другими режиссерами.

Демон

Несмотря на то, что Александр Вартанов в Центре драматургии и режиссуры присутствует как режиссер (вместе с Татьяной Копыловой он поставил самый необычный спектакль Центра — «Великую китайскую стену» по пьесе Олега Богаева), многие посетители читок и показов, проводимых в рамках фестиваля «Новая драма», на ФМД Любимовка — 2001, на фестивалях «Премьера» и «Документальный театр 2001», имели счастье видеть его в ином качестве.

Счастье — потому что второго такого актера у нас больше нет. Речь идет не о мере таланта (в спектаклях Центра и на читках, например, того же «Гея», собирается такое количество замечательных актеров, что от производимой ими энергии просто зашкаливает). Речь идет об амплуа.

Александр Вартанов в своем окружении имеет репутацию экстремиста — прежде всего за безапелляционность оценок, высказываемых им в лицо драматургам, режиссерам, исполнителям. При этом «экстремист» Вартанов, будучи режиссером читок, поставил немало пьес, которые сам он называл «бредом», и дал жизнь множеству ролей, среди которых есть просто упоительные.

Это сочетание безапелляционности в суждениях и столь же исключительной, по сути, доброты в реальных поступках отражаются и в его манере игры. Тембр его голоса заставляет вспомнить лучшие роли Филатова — но Филатов, к сожалению, так и не смог выбраться из рамок жанровости. Пронзительность его едких, жалящих как стрела интонаций вызывает в памяти лучшие роли Козакова — но Козаков играл прожженного, уставшего циника, а здесь — бешеная энергия молодого, неудержимого нигилизма.

Метароль, которую играет Вартанов, — это Демон Лермонтова и Пушкина, тайно навещающий нас в «дни, когда нам были новы впечатленья бытия». Собственно, о его игре у Пушкина уже написано, сейчас мы это увидели на сцене:

Печальны были наши встречи:
Его улыбка, чудный взгляд,
Его язвительные речи
Вливали в душу хладный яд.
Неистощимой клеветою
Он провиденье искушал;
Он звал прекрасное мечтою;
Он вдохновенье презирал;
Не верил он любви, свободе;
На жизнь насмешливо глядел —
И ничего во всей природе
Благословить он не хотел.

Приведенная цитата — краткая рецензия на актерскую работу Вартанова в маленькой роли Мужчины в показе пьесы Сергея Калужанова «Рано или поздно» (режиссер Руслан Маликов) о трагическом и светлом финале жизненного пути шизофреника.

На читке нашей пьесы «Время Я» в рамках фестиваля «Новая драма» Вартанов в роли Мальчика в сцене дуэли вылил на свои белые одежды чашу краски и остаток спектакля лежал в кровавой луже, переведя действие из психологической драмы в экзистенциальный ритуал.

Тот, кто видел актера Вартанова в роли Старухи из пьесы Валерия Туголукова и Андрея Гончарова «Будьте как дома», подтвердят — Калягин — Донна Роза и Хоффман — Тутси смело могли бы пожать коллеге руки.

Вартанову-режиссеру, вероятно, по причинам этическим или техническим, неудобно вводить себя на роль в своих спектаклях. Но в Центре есть и другие режиссеры, и им стоит знать, что театр располагает еще одним мощным и пока мало использованным творческим ресурсом.

«АЗ женщина есмь»

Ольга Лапшина помимо спектаклей Центра сыграла во всех последних постановках Владимира Мирзоева и получила репутацию «поющей клоунессы». Те, кто видел ее в роли проститутки Оли в мирзоевской «Двенадцатой ночи», не могли не отметить, как с ее появлением в барочную атмосферу спектакля врывается свежий морской ветер песен из старых, окрашенных энергией ностальгии советских фильмов.

Тем не менее, именно в Центре драматургии и режиссуры (а также читках и показах ФМД) выявилось самое потрясающее качество Ольги — универсализм. В отличие от актеров-мужчин, о которых шла речь, за Ольгой не закрепляется ни одно амплуа. И это не недостаток — просто Лапшина может все!

О спектакле «Облом off» драматурга и режиссера Михаила Угарова, победившем на фестивале «Новая драма» в разделе «Лучшая пьеса», написано много. Можно лишь добавить, что он оставляет впечатление поворотного пункта не только в современной российской драматургии, но и российской культуре, поскольку переводит расчеты с прошлым в созидательную задачу — формирование новой российской парадигмы, перекодировку русского менталитета.

Решающая роль здесь отведена центральному герою. Но, как известно, короля играет свита. Нового Обломова вместе со Скворцовым играет Лапшина. Усилиями ее таланта центральной женской ролью спектакля становится не барышня Ильинская, а мещанка Пшеницына. Мать двоих детей, домохозяйка и рукодельница воплощает вечную женственность — всепоглощающую, всепобеждающе ласковую и зловеще неодолимую, как сама Смерть. Не случайно большую часть времени героиня Лапшиной говорит на языке русских заклинаний и ворожбы — финно-угорском, мерянском, квазичухонском.

«Аки зыхалу унесли так порхало дуде не бу пряснится донесут щело», — говорит она детям, и те кидаются в плач, а по спине у зрителя ползут мурашки. (Вместе с Ольгой в спектакле играют ее сын и четырехлетняя дочь — так убедительно и зрело, как по определению не могут играть дети такого возраста.)

Под натиском любви, не требующей от предмета обожания ничего, кроме физического присутствия, герою остается только впасть в кому — чистейшее воплощение мечты русского барина (а если копнуть глубже — и мужика).

Своей способностью из ничего сотворить чудо Ольга Лапшина в чем-то напоминает Инну Чурикову. В показе пьесы-вербатим «Преступления страсти» (драматург и режиссер Галина Синькина) она изображает неуловимое превращение цивилизованной, высоконравственной, почти чопорной женщины-журналистки в обычную обиженную жизнью бабу, готовую тюкнуть топориком по голове бывшего любовника. Как достигается этот эффект — остается загадкой.

В пресняковской пьесе «Еду я по выбоине» Ольга играет роль бомжихи, которую протащил головой по рельсам трамвай — и снова секрет перехода от блестящей характерной игры к высотам драматического напряжения остается неразгаданным.

В последний день Фестиваля молодой драматургии у Михаила Угарова родилась идея: пусть каждый из драматургов, участвовавших в фестивале, напишет для Ольги по маленькой пьесе, чтобы в итоге вышел составной спектакль-бенефис, наподобие «Москвы — крытого города». Будем надеяться, что это произойдет в ближайшем будущем.

Но если брать шире, это же предложение применимо ко всем актерам, о которых шла речь. Панков, Смола, Скворцов, Вартанов, Лапшина — это актеры, для которых драматургам стоит писать роли и пьесы, под которых режиссерам можно и нужно ставить спектакли.

Другие

А ведь кроме них есть еще Андрей Кузичев, которого называют «русским Джонни Деппом» (безбожно льстя американскому актеру), бравурный Виктор Бертье (аттический сатир, спрыгнувший с античных подмостков на сцену Центра), восхитительно колоритный характерный Эвклид Гюрджиев, наивная и мудрая девочка-женщина Мария Кивва (воскресившая амплуа, прервавшееся в 60-е годы прошлого века на Савельевой и Самойловой), прекрасная, как ария из классической итальянской оперы, Анна Невская, Ольга Хохлова, сумевшая сыграть Джульетту в роли пьяной проститутки и Одетту в роли морильщицы тараканов, и многие другие, чьи имена и достоинства не позволяет перечислить объем статьи.

Показательно, что среди звезд Центра много актеров из команды Владимира Мирзоева, яркого представителя «вахтанговской школы» в современной российской режиссуре, сделавшего имя на блистательно-вызывающих деконструкциях театральной классики. Поднаторевшие в концептуальной буффонаде, в совершенстве владеющие телом (по традиции — слабое место российской актерской), эти актеры в полной мере раскрывают свой талант — и получают признание, как тот же Владимир Скворцов — в пьесах современного репертуара, поставленных ровесниками-режиссерами.

Драматург Максим Курочкин как-то сказал, что гении на самом деле встречаются не так уж редко — просто подавляющее большинство не способно в течение всей жизни нести крест избранничества. Добавим, что гении, получившие признание, — товар скоропортящийся. Кто-то из них гибнет под бременем славы, кто-то от предчувствия подступающего бесславия начинает экономить силы и бронзовеет в штампах, у кого-то от слишком усердных поисков «съезжает крыша».

В Центре драматургии и режиссуры собрались невероятно одаренные актеры в той поре, когда искренность и самоотдача сочетаются с ранней зрелостью и абсолютным профессионализмом.

Спешите их видеть! Особенно сейчас, когда все они — вместе.

Владимир Забалуев