«Терроризм» братьев Пресняковых (молодые, стройные, жгучие брюнеты, живут в Екатеринбурге, в жилах течет персидская кровь, зовут Олег и Владимир) — подлинный подарок для рецензентов, ибо по отношению к этой пьесе совершенно уместен бессмысленный, как правило, вопрос «А что хотели сказать своим сочинением авторы?». Можно откашляться и с достоинством отвечать: братья Пресняковы хотели объяснить нам, что мешки с гексогеном и экстремисты с заложниками — это лишь частный случай терроризма. На самом деле «терроризмов» великое множество — бытовой, офисный, сексуальный, психологический. Внук терроризирует бабушку, бабушка внука, подчиненные начальника,. начальник сотрудниц, те вернутся после работы домой и примутся мучить своих детей, дети придут в школу и подложат кнопки учительнице на стул. Муж, узнав, что аэропорт заминирован, неожиданно вернется из командировки и устроит газовую атаку на свою жену и ее любовника. Зло рождает зло, насилие порождает насилие. Жертва становится палачом, палач — жертвой. И вся наша маленькая жизнь вписана в этот порочный круг.

Братья Пресняковы агрессивно талантливм. Они отлично знают законы сцены, сочиняют диалоги на грани фола и не лезут за словом в словарь, но для среднестатистического русского режиссера их бойко написанная пьеса — подлинный бином Ньютона, ибо в ней, несмотря на сочную фактуру, совершенно нечего (точнее некого) играть. В классической драме отличительный признак героя и исходное условие его существования — свобода. В пьесе Пресняковых бал правит тотальный детерминизм. Выведенное ими уравнение жизни (X глумится над Y, Y изгаляется над Z, Z измывается над X), отменяет свободу, а значит, отменяет и героя. В «Терроризме» есть типажи, но нет персонажей. Есть характеры, но нет индивидуальностей. Даже имен нет.

Пассажир, спецназовец, жена, любовник, муж… Все они похожи на картинки из детской книжки с подписями: бабушка, дедушка, милиционер, мальчик. Жизнеподобие таких картинок обманчиво, ибо даже ребенку ясно — перед ним не конкретные люди, а старательно выписанные абстракции. 

Из всех московских режиссеров есть, кажется, только один, для кого такая особенность пьесы — не препятствие, а руководство к действию. Это известный в телевизионных кругах (он лауреат «ТЭФИ») и стремительно набирающий популярность В кругах театральных Кирилл Серебренников. Изобретательный, ироничный, вдохновенно материализующий на подмостках свои собственные фантазии и фантазии своих героев, он первый в России сумел найти для новой драмы новый и, главное, адекватный сценический язык и уже хота бы поэтому достоин войти в театральные анналы.

Серебренников верно смекнул, что приемы бытового театра применительно к Пресняковым решительно не годятся, и пошел другим путем — не преодолел типажность, а усугубил ее, эстетизировал, в некоторых случаях довел до абсурда. Наложил одну картинку на другую. В его спектакле спецназовцы в камуфляжной одежде до боли напоминают шахидов. Мальчик — собаку, собака — мальчика. Русские бабульки носят какой-то татарский прикид, что, впрочем, не мешает им всячески поносить некий чуждый русскому народу «этнос». Тоже-с чрезвычайно выразительной и функциональной сценографией Николая Симонова. Действие разворачивается на узком помосте, с двух сторон обрамленном зрительскими рядами, и помост этот напоминает одновременно борт самолета, аэропорт, туннель, морг, душевую и бог знает что еще. Все типично и все ускользает от определений. Ясно лишь одно — в финале, засверкав огнями, этот самолет-морг летит не куда-нибудь, а непосредственно в преисподнюю.

Чтобы как-то расцветить свои невеселые картинки, Серебренников изобрел новый, прямо противоположенный придуманному Станиславским «метод физических действий». Артисты у него слова в простоте не скажут, то припрыгнут, то прилягут, то выполнят какой-то акробатический трюк. Физические действия не провоцируют нужное состояние (вам надо, произнося монолог, сыграть напряжение — возьмите бутылку и тащите из нее пробку), а иронически иллюстрируют его. Спектакль в целом напоминает какой-то модерн-данс, только положенный не на музыку, а на текст пьесы. Что вполне логично. Дегуманизация — это ведь не только верный признак модерн-данс, это в значительной степени его суть. И вот Кирилл Серебренников отважно и безоглядно скрестил дегуманизированную новую драму с дегуманизированным современным танцем и получил сценический продукт пострашнее слова «терроризм». Того самого, что незадолго до премьеры сама жизнь наполнила не метафорическим, а первоначальным беспощадным смыслом.

Этот спектакль не просто режиссерски и актерски талантлив (верные «серебренниковцы» Марина Голуб, Анатолий Белый, Виталий Хаев и коренные мхатовцы Эдуард Чекмазови Сергей Медведев работают здесь отменно, наглядно демонстрируя, чем драматические солисты отличаются от кордебалета). Этот спектакль опасно талантлив. Первое, что хочется сделать, покидая его, — выпрыгнуть из механистического пресняковского космоса, убедиться, что человек свободен, незамедлительно разорвать порочный круг, который, как ни крути, описывает не всю жизнь, а лишь некоторую ее часть. Будь иначе, не было бы на свете ни морали, ни самоотверженности, ни любви, ни религии, ни искусства, ни новой мхатовской премьеры. Обезвреживайте мины. господа!

Фото:

 — К счастью, «Терроризм» бывает и таким

Марина Давыдова