— Чтобы видно было, во сколько закончится спектакль. Артисты быстрее играют. Категория времени очень важна на сцене. Мне кажется, во многих спектаклях стоит вешать часы на сцене, чтобы было понятно, когда все закончится.

 — Вы любите манифесты — не считаете, что тем самым впадаете в пафос?

 — Сейчас время манифестов. Манифесты возникают на волне буржуазности в театре. Просто развлекать публику, наверное, хорошо, но мне неинтересно. В концлагере выживали те, у кого была железная мотивация к жизни. Так и в театре: люди на сцену выходят не просто так, а что-то сказать.

 — Но не на материале классической драматургии?

 — На самом деле я классику много ставил и очень люблю. Собираюсь ставить в «Современнике» «Сладкоголосую птицу юности» Теннесси Уильямса с Мариной Нееловой. Это промежуточный вариант классики: Нина Садур кое-что там обработала и дописала сцены, с тем чтобы поменять, например, место действия. Все лучшее, что есть в пьесе и годится для нынешнего времени, оставлено. Я буду ставить классику — надо быть больным на голову, чтоб лишать себя таких хороших текстов.

 — Вы же пропагандируете визуальный театр — ради пущего эффекта?

 — Разумеется, мне хочется достать зрителя, чтоб он взаимодействовал с тем, что мы делаем. Иначе для чего все? У них свое, а мы тут свое шепчем. Я люблю внешние эффекты, сознаюсь — красный свитер надеть, кепочку... Это не означает отсутствия глубины, хотя так считается. Это шаг к зрителю, способ его пробить. Современного зрителя пробить очень трудно — он все видел, все знает, у него свои стереотипы. Театр постоянно ищет сильные внешние средства. Возможен и тихий разговор, но это тоже внешний эффект.

 — Вы за громкий разговор?

 — Я за тихий разговор, но через репродуктор. Мне кажется, что театр — очень наивное искусство. Не надо мудрить — меня всегда раздражает, когда напускают тумана. Люди приходят в театр и смотрят, как притворяются другие, — в этом есть такая детская прелесть! На самом деле я еще не нашел то, что мне нравится в театре. Если я ставлю какие-то пьесы, это еще не значит, что я в экстазе от того, что сделал. Очень важна встреча с замечательными драматургами братьями Пресняковыми и с Художественным театром, но для меня это один шаг, не знаю еще куда — вправо, влево. Я не вполне собой доволен.

 — А самой акцией?

 — МХАТ — чайка — «Терроризм» — здорово. Произошла встреча МХАТа с драматургией, по-настоящему актуальной и современной.

 — Вам пришлось переламывать актеров, воспитанных в системе классического театра?

 — У меня нет амбиций, что я сейчас все переломлю. Это вопрос не одного спектакля: я в течение нескольких лет провожу отбор артистов, чтобы понять, с кем хочется работать.

 — Какие они должны быть?

 — Талантливые. Умеющие много, тонкие, слушающие друг друга, бесстрашные и чуткие к современному миру. Они должны быть проводниками современной жизни, ее электричеством.

 — Сами вы амбициозный человек?

 — Надо в себе это глушить. На самом деле не такой уж я амбициозный, как принято считать.

 — Но все-таки греет мысль, что приехали из другого города и взяли Москву?

 — Поверьте, нет. Если скажу «да» — получится, что для этого приехал. Ну зовут, ну ставлю, дальше что? Я уже не маленький мальчик и прекрасно понимаю, что человек, которого в телевизоре показывают и про которого пишут, ко мне не имеет практически никакого отношения. Я получаю удовольствие от делания спектакля, а не от результата. Потом все обрастает какими-то тяжелыми, бессмысленными подпорками.

 — Чем объясняете внимание к вам репертуарных академических театров?

 — То, что я делал, имело некий успех — в узких и широких кругах, а люди хотят повторить успех. Достаточно сделать один спектакль, про который скажут, что это мутота и, вообще, уйди со сцены, сука, — и все поостынут.

Но работаешь ведь не ради успеха, тем более такого точечного. Успех может оказаться твоим внутренним провалом. Тебе хлопают, и артистам кажется, что все замечательно, а спектакль может быть чудовищным. Все это иллюзия, к которой нельзя относиться серьезно.

 — Будете браться дальше за современную драму?

 — Если встречу пьесу, которая меня заинтересует. Ставить современную пьесу действительно трудно, но это хорошо развивает. Твоя задача — сделать внятную структуру из импрессионистского массива текста, чем обычно является современная пьеса. Зритель не должен слушать страницы неизвестно чего, он должен смотреть, и чтоб в него попадало. Работа режиссера и есть создавать скелеты, структурные соотношения: громко — тихо, быстро — медленно. Во всяком случае, мне интересно этим заниматься.

http://www.vedomosti.ru/stories/2002/11/15-38-01.html

Кристина Матвиенко