Знакомы эти интонации. «Мои меха!» — шептала Мадам в «Служанках». «Я хочу поцеловать твой рот», — томно роняла Саломея. «Яду мне!» — озвучивал мысли Понтия Пилата Воланд. Слова были разные, но смысл всегда стремился к затаенному «давай займемся сексом». Все, за редкими исключениями, спектакли Виктюка были напоены чувственностью. В его новом опусе о чувственности много говорят, но сам спектакль наводит на мысли о любовной страсти примерно так же, как очередь за колбасой во времена перестройки.

Автор пьесы — Валентин Красногоров, вице-мэр израильского города Хайфа, доктор химических наук. Как замечательно он мог бы писать сценарии для выступлений комсомольских агитбригад! Но он абсолютно в традициях публицистического театра сочинил драму о взаимоотношениях мужа и жены, у которых не очень ладится семейная жизнь. Наконец они обращаются к врачу-специалисту, который, увы, оказывается шарлатаном.

Художник Владимир Боер привычно расставляет на сцене стулья, давно ставшие обязательным элементом сценографии в спектаклях Виктюка. На авансцене находится кровать, стоящая на рельсах. А над всем этим распластан гигантский белый халат. Или свадебное платье.

Начало спектакля многозначительно: тиканье часов, звуки электрооргана, выходит женщина в белом. Безмолвная пластическая экспозиция призвана увлечь зрителя атмосферой некоего эстетского действа. Массовка (или кордебалет?), обозначенная в программке как «сексуальные маньяки», застывает в живописных позах тенями-силуэтами. Красиво, никуда не денешься, Виктюк есть Виктюк.

Екатерина Карпушина (Жена) играет то, что обычно в рецензиях принято называть «трагической клоунессой». Угловатая пластика, грубые манеры, голос готов сорваться на истерический смех. Для ее партнера Михаила Фатеева роль Мужа — дебют на московской сцене. Великолепные данные героя-неврастеника (Достоевского ему бы играть!) он употребляет для выявления сексуальных комплексов своего персонажа. В пылу семейной ссоры оба супруга почему-то начинают кусать газету.

Наконец появляется Профессор — Николай Добрынин. Зал оживляется: сериалы смотрят все. Профессор — Добрынин с незабываемыми интонациями из тех же «Служанок» предлагает: «Давай займемся…» И звучит тема из «Кармен». Наверное, намек на грядущий проект с Ириной Апексимовой, который обещает стать следующей премьерой Виктюка.

Добрынин упивается игровой стихией, делая своего героя абсолютно серьезным и заставляя зал взрываться хохотом. Драматург же его устами дарит такие откровения-декларации: «Сексом хотят заниматься все» или «Все болезни происходят от недостатка секса». Глядя на игру Добрынина, невольно веришь в артистов, которые могли бы сыграть телефонную книгу.

Профессор встречается еще с одной клиенткой — Девушкой (Александра Флоринская). С ней он, правда, тоже ничем, кроме разговоров, не занимается. Быстро выясняется, что профессор — теоретик и с предметом своих исследований знаком лишь по книгам.

Встречи и разговоры доводят профессора чуть ли не до инфаркта, и в конце концов выясняется, что действие происходит в сумасшедшем доме, пациентами которого и являются все персонажи.

К чему все это? Ради эпатажа? Вряд ли, московскую публику сегодня трудно шокировать. Даже попытка артистов одной западной труппы целоваться со зрителями не вызвала шока а, напротив, нашла взаимный интерес. Шокирует скорее досадная небрежность стиля, отличающая спектакль, случайность музыкальных фрагментов, необязательность пластических этюдов, приблизительность смысловых параллелей. Ну к чему, например, сводить все к однополой любви, да еще и примешивать к ней тюремный быт?

Однако стоит отметить мотив, давно интересующий Романа Виктюка, мотив сексуальных комплексов, которые оказываются комплексами социальными. Тему социальной роли отношений между полами Виктюк поднимал еще в «М. Баттерфляй». В конечном счете режиссер снова заявляет о неблагополучном состоянии социума, поскольку общество, где люди не могут наладить свою личную жизнь, по определению нельзя назвать здоровым. Его лирическое «я» в этом спектакле воплощает Медсестра, которую Людмила Погорелова играет с трагическим надрывом. Крик одиночества, невыносимая боль, испытываемая человеческим существом, заставляет забыть о комедийной тональности первой части. Стилистический диссонанс очевиден, и, возможно, режиссер пошел на него сознательно. В результате Погорелова сыграла настоящий моноспектакль о неприкаянности и бездомности души. И вот здесь действительно есть над чем задуматься. И есть чем заняться.

Александр Смольяков