Заочно, не видя спектакль и не зная, кто его создал, можно решить, что это зрелище — дело рук оголтелых феминисток. Судите сами: мужчины мало того, что оказываются — как в плену или в тюрьме — в «черной яме зрачка» некоей ветреной особы, они еще и физически существуют ровно до того момента, пока Нора их помнит. По мере того как их светлый образ испаряется из короткой девичьей памяти, мужчины из плоти и крови теряют свою телесную оболочку, истончаются и, наконец, исчезают вовсе. От одних не остается ничего, от других — лишь бесплотная тень или какая-нибудь одна, наиболее запомнившаяся Норе деталь внешности, которую остальные пока еще не исчезнувшие обитатели зрачка быстренько присваивают себе. Этими остатками (останками?) предшественников они заменяют свои не самые впечатляющие части тела. Такой вот выходит конструктор. Зачем они это делают? Да потому что отчаянно не хотят, чтобы их забыли.

Мужчина существует, пока его любит женщина, — эту столь лестную женскому сердцу мысль высказывают, как ни странно, именно представители сильного пола: модный драматург Максим Курочкин (пьесу «В зрачке» он сочинил по мотивам рассказа Сигизмунда Кржижановского — непризнанного литературного гения 20—30-х годов) и молодой режиссер Юрий Урнов. Высказывают эмоционально и обаятельно, но несколько невнятно и не слишком изобретательно. В пьесе, полной смешных фразочек и пространных рассуждений, как и в спектакле, концы не сходятся с концами и хоть сколько-нибудь логичного мира зрачка не возникает. Оно и понятно: в качестве абсурдного анекдота такое можно себе вообразить, но как развивать и обживать эту идею? Развивать не слишком получается. На сцене, как мухи в паутине, барахтаются в черных сетях обитатели глазного дна; случаются свои катаклизмы — например, когда Нора «в большом мире» занимается любовью; бродит Допросник (Константин Похмелов) — единственный, кому не грозит исчезнуть-испариться. Единственный, кто заставляет Нору плакать, вызывая на дне зрачка маленькое местное наводнение. Он - Первый, а, как точно подметил Сигизмунд Кржижановский, «связь женской организации с ее первым вообще непрекратима и продолжает жить как бы внутри последующих связей несмываемо и неистребимо».

В этом спектакле немало путаницы, зато внятно звучит лирическая нота — тоски и очарованности, стремления бежать и невозможности этого побега. В финале Нора мирно спит на диване. Николай (волшебным образом покинувший мир зрачка — или это просто ему пригрезилось?) собирается уйти от нее навсегда. Но она не желает просыпаться. «Ты утром позвонишь?» — нежно шепчет сквозь сон. Тщетно ей объяснять, что отношения закончены, — она не слышит: «А когда позвонишь?» Против этого нежного и эгоистического, бессвязного и осмысленного бормотания не устоит ни один мужчина. Никуда Николай не уйдет. Он останется с ней, пока она его не забудет.