Лауреатом «Новой драмы» стал драматург Михаил Угаров — за спектакль «Облом off», поставленный в Центре драматургии и режиссуры. Спектакль примечательный (в первую голову из-за исполнителя главной роли Владимира Скворцова), однако саму пьесу вряд ли можно назвать целиком оригинальной: она близка к инсценировке, в ней сохранены и образы, и коллизии классического романа.

Искусственно гонимая вокруг модных произведений девятибалльная шумовая волна мешает осмыслить и четко определить, что же действительно нового принесли нам «новые авторы»? Порой даже кажется, что основное в этих работах — уже сводящая скулы от скуки, изжеванная «чернуха» (недаром и Сигарев, и Олег Богаев, автор отшумевшей «Народной почты», — ученики Николая Коляды). А страх и отчаяние в третьей республике — ее фундаментальные компоненты.

Но, как правило, в постановки этих пьес театрами и режиссерами привносится нечто, достаточно серьезно меняющее саму по себе пьесу. А две столичные постановки «Черного молока» все того же Василия Сигарева, вышедшие почти одновременно в Театре Гоголя и «У Никитских ворот», позволяют рассмотреть драму и ее взаимоотношения со сценой более подробно.

Скажем так: оба спектакля превышают средний уровень сегодняшней сценической продукции (которая стремится к развлечению и оглуплению публики), но и там, и там остается видимый осадок неудовлетворенности.

Сергей Яшин поставил свой вариант «Черного молока» на распахнутой сцене, декорация Елены Качелаевой создает ощущение российских просторов, один из самых впечатляющих эпизодов — фантасмагорическое явление толпы, страшной и жалкой одновременно.

У Марка Розовского — в соответствии с его театром-квартирой и небольшим количеством публики — все камернее, интимнее, убраны персонажи массовки, основные действующие лица поданы крупным планом.

И там, и тут несколько хороших актерских работ, одних и тех же персонажей, более тщательно, чем остальные, намеченных драматургом. Сюжет ординарен: супружеская чета торгашей забирается в глубинку, чтобы сбыть тупым местным жителям не нужные там никому тостеры. Один из обманутых аборигенов пытается даже стрелять в приезжих. И тогда от испуга у беременной супруги «бизнесмена» начинаются преждевременные схватки. Во втором акте уже молодая мать, под впечатлением душевности местных жителей, которые ей помогли, решает остаться с ними, но муж угрозами и силой вынуждает ее уехать.

На Сигарева-драматурга отрицательно влияют два фактора: он сформировался в невеселое время, и его учителем был Николай Коляда. Последний рассказывает о своей педагогической практике так: «Читаю студентам первый акт своей пьесы и спрашиваю, что будет дальше?» Слушатели ответствуют, что если, мол, вначале все плохо, то дальше должно быть хорошо, за что удостаиваются похвалы мастера. Смертельнейший из грехов — предсказуемость — расценивается как достоинство. Немудрено, что пьесы его ученика Сигарева столь явственно натужны.

В «Черном молоке» для преображения героини понадобилось чрезвычайное происшествие. Не роды, не доброе отношение тех самых местных, которым «челноки» без малейших угрызений совести подсовывали дешевку, — это слишком обыденно и мелко для автора. Он берет в союзники самого Господа, которого являет роженице в ответственную для той минуту. Беседа с Творцом производит на нее впечатление, на мужа — тоже, хотя и с обратным знаком (выражения типа «трахнуть он тебя хотел» еще самые невинные по отношению к Создателю). В столкновении супругов, как ни звучит это кощунственно, зрителю ближе точка зрения мужа, во внезапное крутое перерождение героини поверить трудно, а «прозрение» не слишком убедительно, так, набор общих фраз, не связанных с заявленным характером. Не случайно в обоих спектаклях эти сцены наиболее уязвимы, а актрисы — хрупкая Анна Каравацкая у гоголевцев и резкая Наталья Троицкая у Розовского — прилагают титанические усилия, чтобы оправдать искусственность ситуации. 

Это лишь один из примеров стертости слова, щедро демонстрируемый и остальным текстом пьесы. Но выведенные Сигаревым типажи, безусловно, сегодняшние. Автор явно одарен острым глазом, жаль, не скажешь того же о слухе.

Но совершенно очевидно следующее: впечатление «чернухи», которое окрашивает большинство новых произведений, рождается не от событийного ряда — в конце концов, Шекспир в «Короле Лире» предлагает гораздо больше душераздирающих происшествий: вплоть до вырывания глаз, не говоря уже о заурядных предательствах и убийствах. Главное — в небрежении словом, которое у Коляды ли, у Сигарева ли или прочих берется наугад и вставляется без какой-либо обработки. Если, скажем, в пьесе «Московский хор» Людмилы Петрушевской, тоже представленной в «Новой драме», слово таит множество смыслов и взрывных созвучий, то авторы «чернухи» гораздо скромнее. Они напрямую используют шокирующее звучание полуприличных выражений (в основном связанных с физиологией), в чем им видится необыкновенная смелость и примета реальной жизни. Возможно, эти драматурги полагают, что автор какого-нибудь «На дне» не был знаком с малопристойными оборотами и потому описал быт ночлежки, не прибегая к заборному словарю. У исследователей современного дна слово (главное орудие драматурга) теряет образность, превращается в затертый штамп, а «взятые из жизни» цитаты приводят к вторжению на сцену уличного разгула. Конечно, здесь налицо перекличка с некультурностью общества, стремительно опущенного в трясину варварства, но мастерства, необходимого для того, чтобы написанный текст можно было назвать драматургией, катастрофически не хватает.

В итоге оказывается, что самое ценное в таких спектаклях принадлежит театрам, которые своими средствами, кто как может, спасают уцененный текст. В обеих постановках даже читают ремарки: в Театре Гоголя их произносит исполнитель главной роли, «У Никитских ворот» — актер, играющий неудачливого стрелка. Похоже, нелишне будет внести изменения в закон об авторских правах и поспектакльные отчисления платить не драматургу, а театрам, которые слишком много сил тратят на преодоление несовершенства пьес. Впрочем, сами виноваты — работать с, автором нужно до того, как актеры соберутся на первую репетицию. Тогда не будет и досады постановщика и актеров, вынужденных додумывать и углублять образы, вместо того чтобы до них дотягиваться.

Геннадий Демин