— Александр Исаакович, с Украиной вы связаны гораздо прочнее, чем казалось после того трагического момента, когда в 1941 году вы ребенком попали в гетто в Бершади на Виннитчине и чудом выжили, потеряв там большинство родственников.

 — Верно. Хотя я родился в Молдавии (точнее, в 1933-м это были еще румынские земли). Там прожил первые годы, но, начиная с 1941-го, моя судьба надолго была связана с Украиной. После более чем двухлетнего пребывания в гетто из 11 членов нашей семьи в живых остались двое: отец и я. Профтехшколу трикотажников я окончил в Черновцах в 1951-м, а трудовой путь начал на Львовской фабрике, после чего окончил военное училище в том же Львове и три года служил на Черноморском флоте командиром подразделения береговой охраны, до перевода на Тихий океан и последующей демобилизации в 1960 году. Затем была учеба в Кишиневском университете, работа на строительстве нефтеперерабатывающего завода в Ленинградской области, после чего — журналистская «пахота» в ленинградских газетах «Строительный рабочий» и «Смена». Конечно, Украина мне не чужая — столько лет здесь прожил. И как бы ни было иногда трудно, я благодарен Украине за тепло и шанс не на словах познать «производственную тему» в жизненной и театральной драматургии. 

 — Вы присутствовали при открытии магазина «Русская книга». У нас иногда с опаской говорят об экспансии русской книги…

 — Ситуацию в подробностях я не знаю. Но думаю, что открытие книжного магазина-клуба это скорее шанс общения, место встречи и диалога писателей, людей культуры. Вот я очень давно не общался с Иваном Драчом, Павлом Мовчаном и другими коллегами и не знаю, кто чем дышит. А ведь мы могли бы не только «сверить часы», но и создать какие-то совместные проекты.

Очевидно, ваш Театр Русской драмы поставит мою новую пьесу «Профессионалы победы». Я надеюсь приехать на премьеру, после которой устроим обсуждение. 

 — Когда-то вы вывели на сцену экстраординарный образ советского рабочего, отказавшегося от незаработанной премии. Пьеса быстро обрела всесоюзную известность, как бы приближая перестройку.

 — С помощью таких пьес у меня еще тогда появилась возможность сказать что-то важное, передав свои мысли рабочему — персонажу, доносившему их со сцены. Если бы вместо него это делал интеллигент, вряд ли пьеса увидела бы свет. А так, чтобы выразить наболевшее, сокровенное, я воспользовался партийной демагогией, которая существовала и в рабочей среде.

 — Кстати, даже партийцев вы умудрились показать не только как продукт системы или привилегированных роботов, но и как живых людей…

 — Должен напомнить, что и ту самую перестройку начали не диссиденты, а наиболее продвинутая и, может, более или менее совестливая часть советской партэлиты. Многие об этом стараются забыть, но это существенно.

 — Вашим пьесам (да и сценариям) везло на актеров-исполнителей. А есть ли среди них самые

любимые?

 — Да и с режиссерами мне везло: Таня Лиознова («Мы, ниже подписавшиеся»), Сергей Микаэлян («Премия») — многое исходило именно от режиссеров. Хотя замечательным актерам я тоже очень благодарен: Олегу Ефремову, который играл главные роли в двух моих пьесах («Премия» и «Наедине со всеми»), а кроме того, поставил во МХАТе восемь моих пьес. В моей творческой судьбе он сыграл важнейшую роль. А еще — Олег Янковский, Евстигнеев, Калягин, Ия Савина, Смоктуновский, Ульянов. И, конечно, Татьяна Доронина, блиставшая в «Скамейке». И два ведущих театра — БДТ и МХАТ. 

 — Не настораживает ли вас, что современная драматургия и театр сильно вестернизируются и мюзиклизируются?

 — Это какая-то определенная дань моде и новые веяния, связанные с желанием заполнить ту нишу, которая ранее у нас пустовала.Страшного в этом нет. Театр и должен быть разнообразным. Оттого что в Москве начали ставить мюзиклы, зритель не перестал интересоваться серьезной драматургией — классической и современной российской. Наоборот, почти везде аншлаги. Я признаю допустимой лишь одну экспансию — экспансию таланта, когда люди смотрят и читают то, что действительно талантливо, независимо от того, где живут или жили авторы.

 — «Профессионалов победы» вы определили как «комедию трагедии» и вновь заговорили о политическом театре. Но почему без малого десять лет вы молчали как драматург?

 — Я не ощущал в течение этих лет нужды в политическом театре. Пришла свобода, и политика сама превратилась в захватывающий театр, а мы все образовали толпу зрителей. Народ-зритель неотрывно следил за перипетиями политического сериала длиною в десять лет. Прототипы сами вышли «на сцену», не дожидаясь, когда драматурги, а затем режиссеры и артисты их изобразят. И надо сказать, многие политики этих лет проявили себя значительно ярче как артисты, чем как государственные мужи. В области культуры, по-моему, это был сугубо эстрадный период. Эстрадное искусство пережило подлинный расцвет, произошла тесная смычка эстрады, бизнеса и власти. Театр в лучших своих проявлениях, за очень редкими исключениями, держался эти годы в стороне, несколько отчужденно. Политического театра не стало, многие считали, что он сгинул безвозвратно.

Между тем бурный переходный период минул, сошел с исторической сцены. Возникли новые регулярности, новые упорядоченности. Сформировались новые сословия, обозначилась иная типологическая структура общества. Политика поблекла, стала суше, сдержаннее. На политической сцене все меньше ярких индивидуальностей, происходит становление типического, повторяющегося. Года два назад я снова ощутил потребность в политическом театре, набрел на несколько сюжетов, один из которых удалось реализовать…

Ныне, как мне кажется, такие «Профессионалы победы» — и вообще политический театр — должны помогать обществу распознавать хитросплетения власти, вечный порок которой можно сформулировать так: они призваны служить нам, а служат себе. Меняются только формы, способы обмана. Советская власть сначала привлекла народ яркой революционной фразой, обещанием справедливого счастливого будущего, а когда народ доверился, сковала его страхом перед лицом чудовищной диктатуры. Политический театр в ту пору искал и порой находил щели в плотном заборе цензуры. Я нашел такую щель в «Премии» — многое из того, что думал о тогдашних порядках в стране, вложил в уста бригадира Потапова, представителя того самого рабочего класса, от имени которого советское руководство якобы правило страной. Не хотите слушать интеллигенцию, послушайте пролетария. Усилиями целого ряда писателей, режиссеров, артистов критический анализ советской власти стал в те годы достоянием общества. Редкий кандидат в члены парламента или в президенты выставляет себя перед народом таким, какой он есть. Это артисты, которые играют самих себя, но значительно улучшенных, приукрашенных. А люди у нас привыкли к тому, что их обманывают грубо, нагло, поэтому этим новым, утонченным формам обмана легко поддаются. Вот тут театр может и должен прийти на помощь своим зрителям — помочь распознавать новые приманки, прививки новых ложных понятий, сомнительных оценок… Политический пиар помогает политическим карьеристам, политический театр должен помогать рядовым избирателям.

 — Действие вашей пьесы с двойниками, кандидатами в президенты, происходит в будущем (2017 год), через 100 лет после Октябрьской революции. А может ли ваша пьеса помочь сегодняшним политикам?

 — Особых иллюзий я не питаю. Знаю, что многие депутаты Госдумы спектакль уже посмотрели. Но вряд ли надо ожидать, что они скажут нечто подобное высказыванию Ленина о романе Горького «Мать»: «Прочел книгу с большой пользой для себя». В первую очередь, я рассчитываю на внимание обычного зрителя — не того, за кого голосуют, а того, кто должен голосовать.