Для более тонкого и адекватного проникновения в сложные взаимоотношения поэтов Серебряного века зрителю нужно перечитать, например, «Некрополь» Ходасевича, потому что в театре ему предложат веселый постмодернистский анекдот на тему. Местами смешной, местами пересыпанный цитатами и ссылками, а кое-где затянутый и нудный — вы слышали где-нибудь анекдот продолжительностью два часа без антракта?

Но сначала будет действительно весело и интригующе, как в любом анекдоте. К Блоку в Шахматово прискачет, раздувая ноздри и вскидывая ноги, Андрей Белый в костюме красного домино (Анатолий Белый). Он напугает маму Блока (Ольга Лапшина) двойным именем — Андрей и Борис, лошадиным галопом — Белый все время говорит о кентаврах и, учитывая возможности символистского описания в этой заметке, сам им является, будучи личностью как минимум раздвоенной. Но хуже всего его требование немедленно предъявить Прекрасную Даму Александра Блока — таково желание Валерия Брюсова.

Мамины желания, что Прекрасная Дама — именно она, и ее же опасения, что это дворовый мужик Сенька, которого Блок наряжает по ночам в белое платье и заставляет прогуливаться по саду для пущего вдохновения (Григорий Данцигер), не оправдываются. На ответственную роль Вечной Женственности назначают соседскую девушку Любовь Дмитриевну Менделееву (Анна Невская), которая живет, как Мертвая Царевна, в стеклянном гробу и выходит оттуда, только чтобы подмести пол, расчерченный на квадраты отцовской таблицы элементов, и помыть колбы. Белый не верит — Блок и Любовь Менделеева ведут себя как люди, которые видят друг друга в первый раз.

Заканчивается все славно: маму, деликатно ушедшую посмотреть на воду, пока молодые разбираются, вынимают из озера продрогшую, но счастливую; Белый получает необходимые ему доказательства, дворовому мужику Сеньке выпадает возможность сказать все, что у него накипело по поводу белого платья, — тут вроде и сказке конец.

Но тут начинается череда ложных финалов. Ученик Анатолия Васильева Владимир Агеев всегда ставил спектакли сложные, «головные», полные цитат и невысказанных рефлексий, от анекдотов далекие. Эта привычка в этот раз ему помешала. Самый смешной из финалов — умирающие и воскресающие кентавры, в которых Белый заставил-таки играть всю компанию. 

Выстроившись в линию, видавшие разные виды и всякие современные пьесы актеры Центра драматургии и режиссуры натягивают впереди себя поводья, взвизгивают кто тоненько, кто басом, мотают головой и с глухим стуком одновременно падают на пол. Карма, замутнившаяся было от взятого на душу греха слишком вольной интерпретации жизни замечательных людей, в этот момент как будто нормализуется. Но звучит новый призыв главного кентавра, Бугаева — Белого, и снова пора вставать и отыгрывать следующую мизансцену. Уже неловко, но этим ребятам все нипочем, сыграют даже телефонный справочник, не то что полную шероховатостей, удачных острот и откровенной глупости пьесу модных драматургов.

Тем более что спустя несколько лет мы, возможно, будем вспоминать об открытой и по-настоящему экспериментальной площадке Центра драматургии как о редком театральном счастье.

Мэр Москвы подписал распоряжение о проектировании международного экспериментального театрального комплекса на Таганке и создании там многофункционального ансамбля.

За три месяца Союз архитекторов России должен будет разработать и утвердить архитектурную концепцию и бизнес-план комплекса и всего театрального ансамбля, включая реконструкцию музея Высоцкого, в котором Центр драматургии снимает помещение (Нижнетаганский тупик, 3). Строительство — вещь непредсказуемая, никто не знает заранее, сколько оно продлится, а актеры — субстанция летучая, изменчивая, хрупкая. А у Центра драматургии сейчас определенно взлет, что бы там ни ставили.

Екатерина Васенина