Чеховский фестиваль, как международное предприятие, призванное помимо прочего планомерно «вписывать» наш театр во всемирное театральное пространство, в прошлом году предложил трем молодым московским режиссерам поставить пьесы европейских драматургов, никогда прежде не игравшихся в России (О первом из трех проектов — «Синхроне» режиссера Миндаугаса Карбаускиса в Театре Олега Табакова — см. «Ъ» от 26 июня.) Таково, казалось бы, веление времени: с некоторых пор пропагандой новой драмы в театральном мире не занимаются либо лентяи, либо убежденные ретрограды. Впрочем, в рамках этой европейской моды особенно ценится, когда пьеса ставится на родном языке. Во-первых, тогда проект оказывается более представительным, отвечая как бы за весь новый театр страны, а во-вторых, в этом случае драматург получает более активный доступ к репетиционному процессу и вес автора увеличивается.

Дело в том, что означенная мода помогла современным драматургам расправить плечи и гордо поднять головы. Самые смелые из них уже во всеуслышание говорят, что они на театре теперь главные, что от режиссеров-интерпретаторов по большому счету один вред и что пьесы надо ставить «как написано» (в театре сама возможность этого весьма сомнительна, да не о том речь). На первый взгляд. Чеховский фестиваль и Центр драматургии и режиссуры, выступившие копродюсерами новых спектаклей по доселе неизвестным пьесам, поплескались в модной волне. На самом деле — сыграли на стороне режиссерского театра и забили драматургам два гола. Но так, что драматурги от этого только выиграли — вот оно, кстати, судьбоносное отличие искусства от спорта.

После премьеры пьесы швейцарца Андреаса Заутера и австрийца Бернхарда Штудлара «А. это другая» в постановке Ольги Субботиной зрители благодарно вздыхали: как хорошо, что пьеса не о бомжах, не о геяхине о террористах, а о чистой, хотя и трагической любви современных молодых людей. Впрочем, начинается с похорон: героиня, названная лишь первой буквой своего имени, совершила самосожжение. Всю пьесу ее муж, подруга, отец и друг мужа, переживая потерю, пытаются восстановить истории своих взаимоотношений с А. Пьеса похожа на детектив наоборот: истинная причина смерти девушки не выясняется, а затуманивается. Если коротко: героиня стремится к абсолюту чувств и потому не может пережить конец семейной любви, постепенно растворившейся в буднях.

Ольга Субботина сама придумала концепцию пространства для спектакля. Зрители сидят по обе стороны от овальной хайтековской конструкции с прозрачными стеклами и жалюзи, похожей на большой аквариум и венчающейся сверху клеткой, где на протяжении всего спектакля тихо посвистывают канарейки. Субботина поставила простой и изящный спектакль о том, как постепенно смиряются с потерей близкого человека. Но сама в эту потерю режиссер, кажется, не до конца верит. Суховатую, хотя и хорошо написанную пьесу, образцово предназначенную для радиопостановки «как написано», режиссер превратила почти в мистическую историю, в финале которой героиня Ирины Гриневой словно оживает, реинкарнируясь в восточную женщину — не зря же А. все время вспоминает гонконгское кино о любви. Кроме госпожи Гриневой в спектакле играют Мария Голубкина, Артем Смола, Анатолий Белый и Александр Леньков, и той слаженности и точности, с которой они «протягивают» сквозь пьесу нужное режиссеру настроение, можно только поаплодировать.

Кирилл Серебренников выбрал для постановки пьесу со стажем. Пик популярности известного шведского драматурга Стига Ларссена и его пьесы «И. О.» у него на родине уже позади, а крепко сочиненная в традиционном духе драма несет на себе печать социальной драматургии 70-х годов. И. о. директора некоего предприятия обходит дома своих работников и попадает к молодой бездетной паре. Начальник, правда, оказывается странным искусителем, буквально на глазах у молодого человека соблазняющим его подругу, но тем самым открывающим ей, а значит, всей семье, радости секса.

Режиссер, видимо, повертел пьесу и так и эдак и решил сделать из нее гиньоль. Так, во всяком случае, написано в программке. Когда по ходу действия пьесы и. о. ненадолго теряет сознание, у Кирилла Серебренникова разыгрывают очень смешную «кровавую» сцену с разрезанием гостя на части и засовыванием обрубков тела в холодильник. Более точно, впрочем, определяет жанр не этот эпизод и не текст программки, а ее оформление с рисунками-комиксами. Пьеса Ларссена, помещенная в набитый художником Николаем Симоновым товарами из IКЕА интерьер и идущая под музыку ансамбля АВВА, стала у Серебренникова религиозно-комическим комиксом. Мотив этот проброшен в пьесе, но режиссер прямо превращает и. о. (Алексей Гуськов) в странного богодьявола, этакого черта и святого духа одновременно. Из шведской пьесы получается задорная современная комедия одновременно о благовещении, грехопадении, изгнании из рая и обретении его, сыгранная весело и остроумно. Блестяще работают в «И. О.» молодые актеры — уже не раз заявившая о себе Агриппина Стек-лова и Максим Аверин, несколько сезонов интересно работающий в «Сатириконе», но здесь просто заново открытый режиссером. После двух этих премьер так и хочется воскликнуть: «Драматург, знай свое место!», тут же оговорившись — когда на своих местах находятся по-настоящему талантливые актеры и постановщики-интерпретаторы.

Роман Должанский