Поразительно, но, взяв сюжет, прославленный Вергилием и Данте, Курочкин не стал грузить нас скрытыми цитатами и замаскированными аллюзиями. Кажется, впервые в жизни он не стремится свою образованность показать и все время говорить о непонятном. Видевшие «Кухню» или читавшие «Кхрайста» мне, наверное, не поверят, но в «Трансфере» понятно почти все — и кто кому кем приходится, и что на сцене происходит. Возможно, этому поспособствовала редактура режиссера Михаила Угарова — у Курочкина репутация драматурга, спокойно принимающего все переделки, в которые попадает его пьеса на репетициях. В таком случае спасибо Угарову.

В «Трансфере» много забавного, особенно весело выглядит, когда авторы позиционируют путешествие в ад как обычную турпоездку. Новый русский (Анатолий Белый) поручает секретарше обзвонить «агентов» христианской, мусульманской и буддийской преисподних и выяснить условия. На переговоры к нему является представитель принимающей стороны в туфлях на шпильках вместо копыт. Но договор кровью не подписывают — неактуально. Во время нисхождения герой и его спутники ведут себя как нормальные туристы, озабоченные тем, чтобы за свои деньги посмотреть все, что можно. «А где реки-то? — волнуется альфонс в исполнении Артема Смолы. — Лета, Стикс? Где реки-то? » Правда, что конкретно творится в аду, Курочкин представляет не очень отчетливо. Матери вряд ли станут оттаскивать от него своих детей, как оттаскивали их от Данте, вскрикивая: «Он был в преисподней! » Понятно, что с героями «Трансфера» происходит что-то нехорошее, но непонятно, что именно. Ближе к финалу новообретенная ясность окончательно изменяет Курочкину. Выясняется, что один из персонажей, оказывается, покойник: этот сценарный ход нам хорошо знаком и по «Другим», и по «Шестому чувству». Обитатели ада приходят в квартиру героя, так что становится неясно, вернулся он оттуда или нет. Впрочем, когда мы окончательно запутываемся, на авансцену выходит до боли смешная Ольга Лапшина, затягивает песню и спасает положение. 

Режиссура Угарова отличается здоровым минимализмом. На авансцене стоят три стула. Актеры по трое выходят из-за кулис, строевым шагом подходят к стульям, садятся и докладывают текст, стараясь по возможности не интонировать и не шевелить лицевыми мускулами. Именно так, наверное, и стоит ставить новую драму. А если ставить ее иначе, то получатся «Монологи вагины».

Режиссер Джулиано Ди Капуа поставил пьесу Ив Энслер примерно так, как это принято делать на Западе. Четыре актрисы в красных платьях по очереди произносят монологи из жизни телесного низа. «Моя вагина сердится, моя вагина поет, моя вагина пахнет раем и сыром». Но в результате странной трансмутации стилей получается зрелище, невыносимо похожее на правительственный концерт. Алые платья колышутся как знамена. Из динамиков звучит торжественная музыка. Пожилая актриса, как две капли воды похожая на Людмилу Зыкину, мерно ступая, выходит на авансцену и глубоким контральто заводит что-то вроде: «Вагина ты народная, как море полноводная». А ведь чуть больше юмора — и золотоносную пьесу Ив Энслер вполне можно было бы досмотреть до конца.

Виктория Никифорова