Как известно, любое новое поколение в искусстве ищет новое. Помните, у
Чехова Костя Треплев говорит: «Нужны новые формы, а если их нет — ничего не
нужно!» Представители среднего поколения в семидесятые годы хипповали и
балдели от «Битлов», а нонешние молодые жаждут шока и шороха во всех
отраслях знаний и направлениях искусства. Не отстают и театралы: в прошлом
году они решили учредить фестиваль «Новая драма», на котором должны
демонстрироваться последние достижения отечественной драматургии и
режиссуры. О некоторых перлах нынешнего фестиваля мы уже писали (22 и 23
сентября). Сегодня — продолжение рассказа:

После сногсшибательных спектаклей: «Монологи вагины», в котором четыре
женщины делились подробностями физиологии своих гениталий, и македонского
«Твою мать, кто первым начал?», где персонажи мазали друг друга тем, что
извлекали из унитаза, — автор этих строк решил ходить на эти зрелища только
после тщательной разведки: о чем будет рассказано со сцены, много ли
предстоит услышать мата, не будут ли писать (ударение на первом слоге) на
зрителя и т.д.

Не обнаружив такой склонности у авторов спектакля «Эвита» из
Екатеринбургского ТЮЗа, обозреватель Newsinfo без опаски отправился на малую
сцену МХАТ имени Чехова. В этом зрелище, действительно, не было
вышеозначенных шоковых вывертов. Но и откровений тоже не случилось.
Известный сценарий фильма, в котором играет суперстарр по имени Мадонна, был
сыгран в странной вызывающе-фарсовой манере, не оставляющей шанса ни
любителям психологического театра, ни сторонникам острой гротескной формы,
свойственной театру представления. Казалось, что хорошие актеры этого
провинциального (в самом высоком смысле этого слова) театра не знают о чем и
зачем они играют. Так, попрыгали по сцене, поорали, погавкали друг на друга,
пару раз матюгнулись, и спектаклю конец. «Ни Богу свечка, ни черту
кочерга», — как говаривала моя покойная бабушка. Не будем, однако, делать
скоропалительные выводы обо всем фестивале и подождем следующих творческих
свершений. А пока послушаем одного из вдохновителей и организаторов этого
маргинального форума — драматурга и режиссера Михаила Угарова.

(Для непосвященных должен отметить, что имя этого человека в последнее время
у всех на устах: его пьеса «Облом off» идет в нескольких театрах, в том
числе и в Центре драматургии и режиссуры. (Там пьесу поставил сам автор). Он
организовал один из самых продвинутых и привлекательных театров под
названием «Театр doc», где идут не выдуманные пьесы, а как бы вырванные из
самой гущи жизни действа. И на нынешнем фестивале сам Угаров успел
отличиться. Именно его режиссерской лире принадлежит спектакль «Трансфер» по
пьесе не менее известного драматурга Максима Курочкина, где речь идет о
путешествии наших современников:в ад. Там, кроме всего прочего, фигурируют
падшие ангелы, одетые то ли в скафандры, то ли в шлемы, похожие на
противогазы:В жизни этот вдохновитель маргинального театра оказался
человеком вполне интеллигентным и коммуникабельным.

 — Михаил, что такое, на ваш взгляд, «Новая драма», в чем ее отличие от
всякой другой?

 — Это очень простой вопрос. Текст «Новой драмы» написан сегодня, здесь,
сейчас, про сегодняшний день.

 — Но таких текстов написано достаточное много, вы же выбрали для фестиваля
только некоторые. По каким критериям вы их отбирали?

 — Во-первых, критерий — это яркая личность автора, во-вторых, взгляд на
современную жизнь, который меня удивляет. Удивляет не в том смысле, что
много фантазии у человека, а он видит то, чего я не вижу. То есть, я об этом
знаю, но не обращал на это внимания. На эту психологическую ситуацию, на эту
драму внутреннюю, человеческую.

 — Как вы считаете, новизне драматургии должна соответствовать какая-то
особая режиссура, особые экспериментальные ее формы?

 — Да, безусловно. Особая она — в том смысле, что эту историю нужно
рассказать так, как хочет рассказать автор. В этом смысле режиссура особая,
потому что ведь Чехова знают все, и это позволяет мне, как режиссеру
экспериментировать с Чеховым. Что называется — «от Чехова не убудет». Он
великий и останется таким. Но когда я экспериментирую над пьесой молодого
автора, который впервые звучит, все в моих руках. Я могу поставить такой
спектакль, когда все скажут: « Бог с тобой, это бездарь, или наоборот, это
гений». Поэтому я должен максимально точно дать этого автора. Когда он
станет классиком, тогда уже будет другой разговор.

 — Максимально точно, это тоже достаточно субъективное мнение?

 — Абсолютно субъективное. Но, во всяком случае, режиссер современного текста
должен достаточно точно ограничить режиссерское ego, не показывать здесь,
какой он талантливый, и что он умеет. Нужно стремиться к тому, к чему
Станиславский призывал: нормально выразить мысль автора.

 — Михаил, вы едины в двух лицах: и режиссер, и автор. Кого легче ставить:
себя или человека молодого, неизвестного, только что вынырнувшего на
поверхность?

 — Конечно, легче ставить себя, потому что ты все знаешь. Но интереснее
ставить другого. Потому что любая пьеса все равно — тайна. Как бы я ее ни
поставил, я все равно только часть ее открою.

 — В вашем спектакле «Трансфер», который открывал нынешний фестиваль, падшие
ангелы в аду щеголяют в комбинезонах, в каких-то скафандрах. Это вписывается
в концепцию автора, это не давление на автора?

 — Да, нет, это по смыслу точно. Скафандры — это не нечто особое, это костюм
летчиков, предохраняющий их от перегрузки. А перегрузка — это движение вверх
и вниз с большой высоты. И нам показалось, что это очень точно. Потому, что
если я, не дай Бог, буду перемещаться в ад, я буду испытывать перегрузки.
(Смех).

 — Как вы считаете, шоковый характер пьес, представленных на фестивале — это
их обязательный атрибут?

 — А шоковая действительность вокруг — это обязательный атрибут этой самой
действительности? Наша жизнь — шоковая и по ситуациям, и по лексике. Мне
кажется, если мы хотим показать жизнь, мы должны отражать все ее стороны.
Кроме того, театр — это дело скандальное, об этом все уже забыли. Это было
всегда. У древних греков на комедии не пускали женщин, потому что комедии
были таковы, что только крепкие мужчины могли их выдержать. Театр это то,
что меня возмущает, будоражит, нравится, а в какой-то момент вызывает
отвращение или протест. Вот это и есть живое общение зала и сцены. Когда
всем все нравится и все счастливы, это здорово, но это не совсем театр.

 — У меня вызвал чувство протеста спектакль «Монологи вагины»: и по сути, и
по некоторой лексике. А вот на вашем авторском спектакле «Облом off» была
полная гармония, даже, несмотря на ненормативную лексику. Значит, вы при
всем вашем стремлении к возмущению и шоку все же трепетно отнеслись и к
Гончарову, и к нашей действительности:

 — У меня тема была другая. Поскольку Ив Энслер взяла тему вагины, то
естественно, ее инструментарий, ее лексика, должна вызывать такую реакцию. 
Потому что, если бы я взялся ставить пьесу про пенис, то, думаю, я бы
воспользовался самыми резкими средствами.

 — Но ведь не взялись!

 — Может я не достаточно радикал. (Смех)

 — Ну, ладно, Бог с ней с вагиной. А как прикажете реагировать на спекаткль
из Македонии, в котором из унитаза достают его содержимое? Это какая-то
новая, следующая ступень шока, это все в порядке вещей?

 — Абсолютно в порядке вещей. Когда я смотрел первую сцену этого спектакля,
она шокировала: там показали все, чего нельзя показывать в театре. Но
обратите внимание, как развивался спектакль. Ведь закончилось это все,
видимо, историей падшего ангела и погибшей девственницы. (Жаль, что не было
перевода). То есть, от низа телесного они ушли наверх. И тогда я начинаю
понимать, для чего нужна эта первая сцена. На мой взгляд, это оправданная
история. 

 — Как вы считаете, мы в своем радикализме на театре дошли уже до какого-то
потолка, до какого-то предела? Или есть еще, куда дальше пробивать этот
потолок?

 — Конечно, есть. Фестиваль «Новая драма» ведь очень отличается от наших
респектабельных фестивалей — «Золотой маски», Чеховского:Это спокойные
фестивали, которые рассказывают о культурной жизни театра. А фестивалю
«Новая драма», я бы дал подзаголовок (по аналогии с другим фестивалем) —
«Новая драма-нашествие». Он по своей природе должен возмущать, будоражить.
Но ведь смотрите: МХАТ имени Чехова прекрасно знает программу фестиваля, и,
тем не менее, он его не боится. Вот только капельдинеры возмущаются: «Боже,
это МХАТ, какие пьесы они здесь показывают!» (Смех). Олег Павлович Табаков
прекрасно знает эти пьесы и понимает, что такой фестиваль-нашествие нужен.
Он в сознание двигает гораздо больше, чем любой респектабельный фестиваль. А
куда развиваться, конечно, есть. Поскольку жизнь развивается гораздо быстрее
«Новой драмы».

 — Здесь представлено достаточное количество провинциальных спектаклей, в том
числе, скажем, и не будоражащая, и не шокирующая драматургия. Как вы
считаете, прививается ли в провинции именно та, будоражащая, драма и
режиссура, поиски которых ведутся в столице?

 — Прививается, но совершенно иначе, чем здесь в Москве и в Питере. Хотя
Питер я считаю очень глухой провинцией — в театральном смысле. Но в
провинции жить сложнее, чем в Москве и проблемы, о которых мы говорим,
больнее ударяют по зрителям. Откуда эти крики, «мы не хотим реальных
историй», «мы хотим грубых историй», «потому что они рядом кругом».
Зритель — как страус, который прячет голову. В этом смысле разница очень
большая. Самый обычный спектакль по современной драме, который москвичи
смотрят спокойно, вызовет бурю негодования в любом другом городе. Давайте
представим себе, что мы привезем, например, в город Киров спектакль
вильнюсского русского театра «Монологи вагины». Я сам поеду за свои деньги
посмотреть на реакцию зрительского зала. Думаю, это будет скандал просто
неимоверный. С другой стороны, это естественно. Голодный человек не может
думать о каких-то важных вопросах времени, ему важно поесть. Я думаю, по
мере того, как жизнь наладится, это уйдет.

 — Ваш «будоражащий» театр и обычный репертуарный «магистральный» идут по
жизни параллельными направлениями, не касаясь друг друга совершенно. Их
смотрят разные люди, и разные люди в нем участвуют. Есть ли тенденция, что
эти параллельные прямые, когда-нибудь где-то там в пространстве (как в
геометрии Лобачевского) соединятся? Или они всегда будут идти своими
дорогами?

 — Они соединяются, но соединяются очень конфликтно. Потому что театры
магистральные, как вы выразились, делают вид, что нет таких театров, как
Центр драматургии и режиссуры Казанцева и Рощина, нет такого театра, как
«Театр doc». Тем не менее, я вижу, что все эти спектакли обязательно смотрят
актеры, режиссеры, художники. Это, безусловно, влияет на их эстетику. Хотя
они могут очень ругаться, говорить, что это кошмар, безобразие. Но они
меняются. Жалко, что это так медленно и с таким сопротивлением, но я думаю,
все же поменяется. Я всегда говорю, например, что Центр драматургии
Казанцева — это театр для интеллигентных москвичей. Потому что театры
«магистральные» они больше, что называется, для командировочных, для
приезжих. Приезжает человек в Москву на три дня, куда пойти? Надо посмотреть
какую-нибудь звезду. Вот он и идет. Театры прекрасно понимают, для кого они
работают. Нормальный интеллигентный молодой москвич туда, в общем, не ходит. 
Он ходит в театр-студию Фоменко, Центр Казанцева и т.д. Если Москва
перестанет так себя имперски ощущать и позволять иметь у себя театры для
командировочных, то театральное искусство в Москве резко улучшится.

 — Вы упомянули «Театр doc», знаю, что вы его создали. Расскажите, зачем он
создан, и что там можно увидеть?

 — Само название говорит за себя: это ментальный театр. В этом театре
используются чаще всего не авторские тексты, а тексты документальные:
любые — письма, газеты, судебное дело, интервью людей собранные на улицах. В
этом театре используется другой способ актерского существования на сцене. То
есть, реальный, органичный, тот же, к чему призывал Станиславский, создавая
МХАТ. Увидеть можно разные спектакли. Можно за этими спектаклями увидеть
немножко желтое направление. Вот бомжи на сцене, вот раненые солдаты из
Чечни: то есть, стремление к публицистике. На самом деле, у нас нет такого
темперамента общественного, чтобы говорить о публицистике. Это создано для
того, чтобы обновить, во-первых, актерскую, режиссерскую, драматургическую
школы России, и самое главное, создавать другого зрителя. Театр находится в
Трехпрудном переулке, д.11/13. Это очень маленький театр на 50-60 мест.
Попасть туда можно, существует в Интернете сайт, где можно заказать билеты.
А проще придти перед началом, билеты у нас принципиально не дорогие. То
есть, туда любой студент может попасть без ущерба для кошелька.

 — Вписывается ли «Театр doc» в шокирующую концепцию «Новой драмы»?

 — Вписывается. Это левое, экстремальное крыло «Новой драмы», мне кажется,
очень ее обогащающее.

Павел Подкладов