Русская публика должна была познакомиться с режиссером, который находится в центре внимания лучших европейских театральных форумов. Спектакль «Очищенные» по пьесе английского драматурга Сары Кейн был сыгран на сцене театра «Балтийский дом».

Герои Сары Кейн — люди, которых жизнь имеет, имеет бессмысленно и беспощадно.

Поделать с этим они ничего не могут, поэтому вся пьеса — беспрерывный стон боли.

Стон людей, которые лишены свободы, выбора и свободы выбора. Им пальцы отрубают.

Травят. Насилуют. Слушать не хотят. Не любят.

Сцена: на заднем плане висит боксерская груша, слева — катафалк, справа выстроены колбы мутного стекла. Все в полумраке, луч света иногда выхватывает парочку геев, которые обмениваются кольцами (Томас Швайберер и Яцек Понидзялек); женщину, произносящую лирический, чувственный монолог о любви к другой женщине (Станислава Целиньска); мужчину, в костюме принимающего душ (Мариуш Бонашевски); жирную стриптизершу. Луч часто освещает не всего человека, а какую-то часть его тела — руку, голову, еще что-нибудь. Человеческие частицы. Постоянно слышен невнятный шум, словно толпа людей, переговариваясь, покрикивая, покидает после матча стадион. Герои спектакля, ненавидя друг друга, постоянно один к другому липнут: женщина легла на пол и обняла одну ногу мужчины, а о другую трется пахом.

Человек рожден, чтобы корчиться, — таково первоощущение от спектакля Варликовски.Восприняв это, ждешь, что же драматург и режиссер еще имеют в запасе. Оказывается, ничего. Не сомневаюсь в искренности автора — Сара Кейн не приторговывала своим отчаянием, будь так, она бы до сих пор неплохо жила на авторские со своих депрессивных пьес. (Она покончила с собой в феврале 1999 года, не дожив до тридцати.)

В творениях Сары Кейн меня смущает запал пророка, уверенность, что ее знание о мире — последнее и обжалованию не подлежит, обида на жизнь и крайне серьезное отношение к своему отчаянию. Все это обеспечивает небогатый состав смысла и стилистических приемов. То, что герои без конца говорят о любви, вряд ли собьет с толку.

Кшиштоф Варликовски выиграл бы больше, если бы не пошел вслед за пьесой, а иногда противоречил ей, — так, например, поступил Кирилл Серебренников с пьесой «Пластилин»: в спектакле был слышен голос драматурга и режиссера, их противоборство создавало объем. А когда автор и режиссер два часа сорок минут долбят тебя по башке двумя-тремя мыслями… И дело не в том, что пилюлю надо подсластить, просто за время спектакля хочется принять не одну пилюлю, а побольше. С другой стороны, если уж взялся пророчить, то себе не противоречь.

Поэтому требование большей сложности к бунтарским текстам неприменимо. Авторы подобных текстов не разобраться в проблеме хотят, а веки нам поднять.

Конечно, и драматург, и уж тем более режиссер — талантливы. В спектакле есть моменты, которые запомнятся очень надолго. Но если взяться пересказывать события спектакля — череду агоний, отравлений, отчаянных попыток заняться сексом, — читателю станет смешно. А должно быть страшно — так хотели Кейн и Варликовски.

Но чем дальше движется спектакль, тем с большим юмором зритель его смотрит. И, когда отрубают еще что-то у кого-то или рассказывают, как одного парня заставили откусить другому яйца, слышен легкий, робкий хохот публики. Восприятие притупилось? Защитная реакция? Нервный смех? Мне думается, юмор и легкость, если их нет на сцене, обязательно возникнут в зале. Что и случилось.

Артур Соломонов