С каким настроением театральный критик должен идти на премьеру новой пьесы скандального писателя в постановке режиссера-дебютанта, являющегося по совместительству одним из крупнейших современных театральных продюсеров и директором фестиваля «Золотая маска»? Понятно, что не с радостью. Когда актеры, художники, продюсеры или журналисты, насмотревшись по уши чужих спектаклей, решают, что и они могут не хуже, получается, как правило, не лучше. Но режиссер и писатель не оправдали возложенных на них опасений. 

Эдуард Бояков — продюсер той самой оперы Сорокина и Десятникова, которая еще до своего появления на свет вызвала скандал и перформанс с унитазами возле Большого театра. И нынешний спектакль можно рассматривать как прелюдию к ее премьере, представление автора, так сказать. Потому что большинство зрителей, знакомых с творчеством господина Сорокина только по «Голубому салу», думается, открыло для себя совершенно нового писателя.

В «Свадебном путешествии» совсем, ну или почти совсем, нет нецензурщины, зато его персонажи, как герои заправской мелодрамы, раз десять произносят, как герои мелодрамы: «Я тебя люблю». Эта пьеса и есть, в сущности, мелодрама, как ни странно звучит это слово рядом с именем писателя, едва не окрещенного порнографом. И рассказывает она, вы будете смеяться, о любви с первого взгляда.

Он, Гюнтер фон Небельдорф, состоятельный немец, собиратель коллекции еврейского искусства. Она, Машка Рубинштейн, стопроцентная еврейка, разбитная девица, фарцовщица и содержанка. Но внезапно нахлынувшему на них чувству разница менталитетов не мешает: он готов закрыть глаза на ее привычку пить каждый день водку, она прощает ему типично немецкое занудство и педантство. И все бы у них было хорошо, если бы не проклятая пятая графа. Нацистское прошлое отца, высокопоставленного эсэсовца, вешавшего евреев на железных крюках, вызвало у Гюнтера сильнейший сексуальный комплекс, замешанный на непреодолимом чувстве вины. Психиатр Марк, которого в спектакле очень смешно играет Игорь Яцко, актер Театра Анатолия Васильева, описывает его невроз сложными научными терминами. Но если рассматривать эту проблему не с фрейдистской, а с литературной и театральной точки зрения, то можно сказать, что герой Владимира Сорокина попадает в ситуацию античной трагедии, когда вина не субъективна, а объективна, то есть умышленность или неумышленность преступления не рассматривается в принципе.

Машка Рубинштейн живет в совершенно другом, современном мире, прошлое для нее — работа для историков. Ни Стена Плача, у которой должны рыдать все евреи, ни похождения бабушки, энкавэдэшницы, бившей врагов родины каблуком в пах, не трогают ее чувств. Поэтому она искренне не может понять терзаний Гюнтера: люблю-то я тебя, при чем здесь наши предки?

Андрей Смоляков и Оксана Фандера и играют совершенно по-разному. Главный московский трагик статичен, монументален и правдив в каждом жесте, движении и эмоции. Выражение его лица поражает внезапной сменой погоды: счастливая любовная безмятежность на нем мгновенно сменяется застывшей маской ужаса. Киноприма, перепрыгнувшая с экрана на сцену, где когда-то начинала у того же Анатолия Васильева, видимо, чувствует себя на ней не очень уверенно и с непривычки сильно переигрывает: кричит, ломает руки и ни на секунду не останавливается — как белка в колесе. Впрочем, мельтешение русской оторвы и должно составлять контраст неподвижности и основательности немецкого фона.

Некоторые сцены, вроде обучения немцев правильно пить водку, отдают национальными особенностями, но эта тематика, вызывающая радостное оживление публики, не очень выпячивается. Режиссер-дебютант сосредоточился на чисто постановочных эффектах. Главный из них — экран, транслирующий документальные кадры преступлений двух тоталитарных режимов и видеозапись самых интимных признаний героини. Для представления пьесы, как определяет свою задачу Эдуард Бояков, очень даже неплохо. Лаконичная, отстраненная сценография Юрия Харикова — красный ковер с белым пушистым кругом-ареной в центре и ряд жалюзи, чья двойственная природа прозрачности-непрозрачности красиво обыгрывается, создает спектаклю стильную европейскую форму. И это не случайно. Сама сорокинская пьеса, как мне представляется, ориентирована скорее на Запад. Ну не страдают русские чувством исторической вины, ни чужой, ни своей, что поделать. Да и учить нас пить водку тоже не нужно. А вот в Германии, куда спектакль отправится после премьерных показов в Москве, он наверняка будет иметь успех.

Марина Шимадина