Новая пьеса: Пресса

АНГЛО-РУССКИЙ СЛОВАРЬ [Новая пьеса Ольги Мухиной «Летит» в клубной программе «Приюта драматургов»]
Дом актера (21-03-2004)

Ольга Мухина прочла в Доме актера первую часть новой пьесы «Летит» — это событие случилось на очередном заседании клуба новой пьесы, который ведут Джон Фридман и Виктор Коркия.
Мухина, которую уже давно следует «записать» в первооткрыватели феномена под названием «новая драма», молчала долго. Ее успешные пьесы, открывшие в середине 90-х глаза театрального зрителя на современный мир, уже успели забыться в веренице драматургов, пошедших прямо за нею. Теперь ясно как никогда, что именно на «Тане-Тане», поставленной в 1994 году в театре «Мастерская Петра Фоменко», загорелось такое справедливое, такое правильное желание видеть на сцене сегодняшний мир и читать «с лиц» театральных актеров «послание» не потомкам — от классиков, а современникам — от современников. И в «Тане-Тане», и в «Ю», и новой драме «Летит» мы имеем дело не просто с пьесами, а с литературой для театра, художественными, а не утилитарными произведениями. Текстами, которые хотелось бы не только поставить и разыграть, но и прочесть, выслушать. Ее легкий литературный дар, как ни странно, ни слинявший в Литературном институте — ее alma mater, смог пробить многолетнюю стену непонимания между театром, потерявшим ориентиры в перестройку, и новой драмой, потерявшей сам театр, как выдохшиеся собаки теряют нюх. От Петрушевской середины 80-х до Мухиной середины 90-х решительно не было никаких ступеней. Сегодня это важно напомнить и запомнить.
Она молчала много лет, умолкнув сразу же после триумфа, в тот момент, когда все пьесы уже были написаны, а «Ю» и «Таня-Таня» веером расходились по театрам России и близлежащих государств. Говорят, она воспитывала двоих детей. Говорят, были проблемы с деньгами и драматургу всерьез казалось, что «свободным творчеством» она теперь может заниматься только на заказ, под конкретный гонорар. Говорят, была даже некая озлобленность на театр, который не может обеспечить даже успешному драматургу сносное существование. Это понятно, это не требует ни извинений, ни объяснений. Хотя, может быть, врали, кто говорил.
И вот «собственноручно» — с мятых, исчерканных, постоянно подновляемых черновиков — прочитана почти дописанная пьеса «Летит», замыслу которой, по словам Мухиной, 7 лет. Но этому не веришь. Потому что главное достоинство этого текста — удивительная способность слежения за «сиюминутной» жизнью молодежи, за столичным поколением ночных клубов, которое сформировалось буквально только что, на наших глазах в последние два-три года. Мухина резко сменила «имидж текста», если так можно выразиться. В «Летит» нет никаких ностальгических отсылок, никакой сентиментальности, никакой «воспоминательности», никаких призраков советской богемной жизни, столь ощутимых в «Тане-Тане» и «Ю». «Летит» написана о детях и даже внуках героев «Ю», которые давным-давно забыли, что было у них в прошлом и кто были их родители. Это пьеса о новых людях, которые начали жить «с чистого листа».
Мир техногенного, компьютерного, рэйвового XXI века. Действующие лица: Вьюга, ди-джей; Метель, ви-джей; Пурга, живет в Канаде, пишет диссертацию по соционике; далее — Леночка и Белочка, Апельсин Морковкин, таксист Маньякин, телеведущая Снежана. Зафиксирован их специфический язык — язык электронной почты, язык латиницы и цифирицы, язык компьютерных символов. Миллион новых слов, «англоиды», тот сжатый, «архивированный» стиль общения, о котором замечательно спел Саша Васильев: «Давай, Лама, давай / Давай, открывай / Свой англо-русский словарь».
Это мир кислотной молодежи, поглотившей современную культуру, сделавшей жизнь зависимой от ритма ночных клубов, рэйвовых дискотек и их специфических ценностей. Мир «фриков», абсолютно рухнувшей преграды между полами, мир андрогинов и наивного, инфантильного, какого-то плюшевого отношения к жизни. Мир оранжевого настроения, конфет Чупа-чупс, энергетических напиток и таблеток экстази, люминесцентных топиков и всего ядовито-яркого: фиолетового, розового, бирюзового, цвета морской волны.
Сквозь типичные ситуации, ворохом раскиданные по тексту, Ольга Мухина добивается фантастического эффекта движения целого пласта жизни. И ей удается доказать, пожалуй, обратное: что безмятежная, фруктовая молодежь, клубная марихуанная культура — это предел человеческого отчаяния, тотальная суицидальная атмосфера, когда между экстазом и депрессией нет никакого внутреннего различия, где бурный стиль жизни не противоречит глубочайшему сплину, где отсутствие перспектив скрывается за детской наружностью, в которой больше бегства от мира, чем реального незнания жизни. Это, если угодно, культура конца мира, который стал развиваться в обратную сторону — от усложнения к упрощению.
Мухина фиксирует тектонические подвижки в истории — смещение времени, слом поколений. Кислотная молодежь, поросль городов-мегаполисов, беззащитных перед угрозами цивилизации. В пьесе есть метафора снега, снежной страны, людей, утопающих в цивилизации как в российских снегах. Это какие-то новые, абсолютно незащищенные люди, у которых отсечено прошлое, но у которых есть одно бесконечное будущее, которое может повернуться как само пожелает и которым надо как-то распорядиться. Но никто не знает как. И подсказать некому.
Ольга Мухина утверждает, что в пьесе «Летит» применила технику документального театра Verbatim, правда, несколько странно ее понимая. Пьеса составлена якобы по высказываниям и фрагментам личной судьбы любимых актеров Мухиной, а именно Оксаны Мысиной, Михаила Крылова, Андрея Щенникова, Юрия Колокольникова. Возможно, это и так. В тексте, правда, эти «коннотации» не слишком заметны, по крайней мере, стороннему взгляду. Будет весьма интересно следить за тем, кому достанется право впервые сыграть этот незаурядный текст, который обязан освежить феномен под названием «Новая драма».

Павел Руднев

Вернуться к прессе