Академичный, холодный Питер новыми веяниями в драматургии пока что увлекся не слишком. Энтузиасты вербатима и нью-райтинга справедливо числят Петербург в отстающих. Когда речь заходит о петербургском театре, на всех пресс-конференциях «Новой драмы», будто на родительских собраниях, вздыхают, сокрушенно качают головой и ставят в пример городу-двоечнику Екатеринбург или, например, Тольятти.

Поэтому марш-бросок на Питер ставил себе целью распространить эпидемию «Новой драмы» на неохваченные территории. Однако операция по вербовке новых сторонников блистательно провалилась. И хотя фестиваль еще не завершился и выводы делать преждевременно, сдается, что третья «Новая драма» не только не открыла новых имен, но и стала рекордсменом по количеству плохих спектаклей. Здесь уж не новых сторонников приобретать, а хотя бы старых сохранить.

В фестивальные дни мне довелось захватить лишь небольшую часть программы, поэтому предвижу упреки в поверхностности. Но есть золотое правило, согласно которому уровень любого фестиваля следует оценивать не по лучшему спектаклю, а по худшему. Следуя этой нехитрой заповеди, третью «Новую драму» иначе как катастрофой не назовешь. За важность поднятой темы организаторы фестиваля оказались готовы простить театрам и самодеятельную режиссуру, и графоманскую драматургию. 

Одна из самых модных тем «Новой драмы» — дно жизни. Пьесу на тюремную тему так вообще с руками оторвут. Режиссер Николай Коляда воспроизвел в пространстве сцены Театра имени Ленсовета тюремную камеру. Екатеринбургский спектакль называется «Клаустрофобия», но к легендарной постановке Льва Додина никакого отношения не имеет — пьеса принадлежит перу некоего Константина Костенко. На сцене со смачными подробностями воспроизведен процесс «опетушения». Для неискушенных в тюремном сленге переведу: пьеса посвящена гомосексуальным изнасилованиям в местах заключения. Смотреть на сцену стыдно каждую минуту. И дело не в физиологизме. Просто такого количества сценической фальши не было даже в советских пьесах, посвященных передовикам-сталеварам. Театр из кожи лезет, чтоб заставить нас шмыгнуть носом, сострадая «униженным и оскорбленным», но достигает цели обратной. Сказать этому спектаклю «ваше место у параши» было бы, наверное, жестоко, но порой так и подмывает.

Совершенно провалились на фестивале и «Мертвые уши» Олега Богаева в исполнении Национального театра Сербии. Завязка пьесы по-своему забавна — русские классики Чехов, Пушкин, Толстой, Гоголь, выкинутые из районной библиотеки, находят приют у доброй, но безграмотной женщины, которая кормит их борщом и кашкой. Но дальше придуманной завязки дело не двигается, а пьеса начинает безнадежно буксовать.

Увы, одна из главных и широко распространенных бед «Новой драмы» — красота замысла и бедность конечного результата. Присутствовать на читках и семинарах почти всегда потрясающе увлекательно, но как только дело доходит до сцены, хоть «караул» кричи. «Новая драма», как всякая мода, влечет к себе немалое количество шарлатанов и графоманов. Если фестивалю так и не удастся избавиться от этого нароста, он умрет.

Глеб Ситковский