Фестиваль «Новая Драма», закончившийся в Петербурге, доказал это еще раз. На первое место он вывел драматургию молодых, литературу для театра. И она отразила все его нынешние болезни.

Когда человек молод, он видит мир трагично. Хотя новая драма очень разная, ни в одной из пьес нет действительно болезненных тем общества. И зрители порой реагируют не на текст, а на стремление заметить то, что сегодня обычно не замечают. Здесь не ставят проблемы, просто кричат: «Спасите наши души!» Молодые кричат чаще всего о чем-то страшном. Но, как когда-то говорил Ленин: хотите погубить политическое движение? Распространите зону его влияния на сферы, где оно некомпетентно. Именно это происходит с текстами новой драмы.

Слово — самое сильное явление в театре. Но современный театр потерял способность любить слово, само умение произносить слова.

Авторам новой драмы кажется, что сегодня в театре все можно.

Материться, как в жизни — само собой. Я не боюсь матерных слов в реальности, но мне кажется, что произносить их со сцены — невозможно.

Авторам новой драмы представляется, что подобие жизни и есть жизнь на сцене. Это абсолютно не так. Искусство всегда предлагало человеку другой мир, другой вариант существования. Другой ритм.

Другое размышление. И связь с Началом. Ведь вечно только то, что о любви, Боге и смерти. По-настоящему действует только красота.

Но интерес современного «взрослого» театра к этой новой драме, мода на нее — поразительны. Востребовано худшее в них, именно оно привлекает внимание. Официальный театр сразу начинает этим торговать. Получается, толком не родившись, контркультура сразу становится и поп-, и медиакультурой, обретает покровительство.

Значит, контркультурой быть перестает.

Лица новых драматургов не похожи на то, что они говорят со сцены. Но с ними происходит то, что случилось с живописью, когда над художниками встали кураторы, сочинители концепций, — они становятся товаром.

В востребованности новой драмы есть свой исторический смысл.

При полном отсутствии цензуры художники за эти годы стали самыми зависимыми людьми. Возникла невероятная внутренняя цензура! Мат не случайно звучит так густо со сцены. Материмся — значит, вроде свободны.

На самом деле это завеса. Ситуация, создающая у людей при власти в театре иллюзию, позволяющую ощущать себя состоятельными: мы на фоне этих варваров люди культурные. То, что молодым дают возможность быть услышанными, — выгодно, это способ удержания власти. Те, кто должен быть мудрее, провоцируют разрушение. Чтобы остаться в истории лучшими…

Современный славянский мир устроен по принципу «после нас хоть потоп». Призыв Чехова похоронить мертвых и спасти живых так и остался призывом. Государство сегодня сознательно тратит деньги на поп-культуру, мертвое искусство. И молодые живут на развалинах культуры. Что можно писать на развалинах?

У нас в ходу ужасный обман: вот станем богаче — и начнем строить культуру. Мы не станем богаче. Мы уже стали беднее.

Самая острая проблема для сегодняшнего театра — язык. Там, где возникает магия слова, возникает театр. Глаз актера зритель может и не видеть, но он слышит голос. И надо отвечать за слова, которые говоришь. Мистическое и догматическое в театре неразрывно.

KLIM