Однако наши люди из Ярославля, Екатеринбурга, Рязани, Новосибирска, Перми, Таганрога вполне справились с этими трудностями: жаргоном, диалектом, ненормативной лексикой, современным сленгом и т.д. Причем настолько хорошо, что вместо обещанных десяти пришлось выбрать двадцать победителей, и организаторам уже ничего другого не оставалось, как собрать две группы по десять человек для участия в семинаре с ученым названием «Толкование текста», на котором молодые толмачи под руководством опытных переводчиков вместе работали над специально выбранной британской пьесой. Первая группа уже отчиталась — за неделю пребывания в Пушкинских Горах первые десять избранных перевели пьесу молодого британца Лео Батлера Lucky Dog (по-русски она оказалась «Собачьем счастьем»). Вторая группа приступит к работе в декабре, и пьеса для них еще не выбрана. После этого тренинга (а переводить одно произведение группой из десяти человек оказалось занятием очень поучительным и увлекательным, но все-таки не настолько плодотворным, чтобы открывать на этой основе фабрику перевода) Британский совет проведет фестиваль британских пьес. Участники фестиваля — британские и российские режиссеры — сами выберут себе пьесы, а переводчики обеспечат качество русских текстов. И только после этого лучшие пьесы и переводы будут изданы, и организаторы рассчитывают, что ими заинтересуются многие театры в России. 

Тем более что в Англии российские пьесы ставят, и с успехом.

Ждет ли успех в России британскую новую драму — сказать трудно. Та пьеса, что была коллективно переведена в Михайловском, показалась для нашего театра непривычной. Ее в завершении семинара прочитали на сцене актеры «Театра.Doc», и, судя по этой первоначальной интерпретации, лондонская публика куда более терпелива, чем российская. Почти все действие происходит в доме, где за рождественским столом собралась семья: двое немолодых уже людей, сын которых вырос и уехал из дома. В долгих, наполненных паузами и необязательными бытовыми замечаниями диалогах раскрывается безнадежное одиночество и несостоявшаяся жизнь этих незатейливых обывателей. Им тоже хочется счастья, которого нет и никогда уже не будет, и хотя они недалекие, злые, малосимпатичные люди, их жаль. В пьесе все — подтекст: за репликами о еде, телевизионных передачах, планах на завтра та самая тоска по лучшей жизни и приговор личным судьбам, что во всем мире связаны с пьесами Чехова.

Только маленький человек с тех пор измельчал до полной незаметности, что находит адекватное выражение в монотонном, без всполохов течении сценического действия. Видимо, такова была бы русская драма, если бы течение русской жизни после Чехова не прерывалось катаклизмами. Однако, к несчастью, отечественная история оказалась слишком богата происшествиями, и до сего дня застывшая стабильность является для нас скорее недостижимым идеалом, чем проклятием, и нежная, тонкая ткань британской пьесы может показаться нам слишком уж прозрачной и невесомой.

Алена Солнцева