Здесь теперь не одевают, а раздевают спектакли… Действие в постановке Виктора Рыжакова «Игры на заднем дворе» перенесено на задник сцены, декорации выстроены в духе минимализма, ну а зрителей режиссер старается привлечь в свои союзники. Он как бы показывает задворки, изнанку жизни, где «живут» безучастные качели, тяжелый баскетбольный мяч и наши дети. Мы на них смотрим через ограждение. .. Хорошо еще, что барьером служит сетка-рабица, а не колючая егоза и не кованые тюремные решетки…

Нам показывают, как дети наши страдают, когда пытаются жить по взрослым правилам. Выстраивается некая модель преступления, совершенного малолетними.

Игра превращается в судебное разбирательство, а я задаюсь вопросом: зачем нам все это показывают? — и ответов не нахожу. Неожиданный поворот мысли (открытие в педагогике?): сочувствия удостаиваются насильники, а не жертва.

Спектакль не раз и не два обманывает по ходу своего развития. Возникают самые противоречивые ощущения. Но в этом я усматриваю желание режиссера поиграть. Спектакль не богат красками, но, как говорится, смотрибелен, потому что у зрителей давно выработалась привычка к криминалу. На эффектное вступление претендует зачин. После третьего звонка толпу зрителей, как слепую корову, ведут через лабиринты… так что невольно вздрогнешь, коснувшись обнаженной кирпичной «изнанки» театра драмы и комедии. От ослепляющих прожекторов хочется зажмуриться, а нависающая громада кресел вызывает ассоциации с амфитеатром, где происходят гладиаторские бои. Ну а кто-то, возможно, почувствует себя персонажем дискотеки, музыку для которой «заказывают» диджеи Баев и Зинковский. Позволю себе напомнить, что подростковая тема подвержена спекуляциям… И все же не буду выносить оценки, путь каждый самостоятельно отделяет зерна от плевел.

Ясно, почему театр отдал предпочтение этой пьесе. Это калька с жизни, но только — с плохой жизни. Сам сюжет — отвратителен, стержень повествования — многократно приумноженное насилие. Пересказ истории мог бы заинтересовать Уголовный кодекс, но никак не нормальных граждан с ярко выраженными защитными реакциями. Возникает эффект ожога… про этот спектакль хочется сказать, что он не для повторного просмотра. Но я также верю в педагогическую силу Театра, в его внутренние ресурсы, а иначе зачем все эти поучительные истории на сцене? Чем сложнее материал, тем больше авторы стараются. Психологические коллизии требуют от режиссера особой деликатности, доброты, от актеров — искренности игры на сцене.

Длится спектакль час сорок… Но и за этот короткий срок персонажи проживают жизнь, наполненную одной только драмой. Молодые актеры — Татьяна Телегина, Алексей Иноземцев, Евгений Киселев, Александр Кудрин, Андрей Черкашов — играют тинейджеров, а значит, в свое недавнее прошлое. Рассказывают, режиссер советовал молодой поросли… помолодеть. «Отправляйтесь на улицу, на дискотеки, — заявил он, — изучайте жизнь сегодняшних подростков — о чем они говорят, во что одеваются, что выбирают?» Искусство — всесильно, а значит, подлинному таланту покорны все возрасты.

Эдна Мазия, автор пьесы, — известная в Израиле писательница, и, похоже, работает она в особом литературном измерении. Ей свойственно максимальное погружение в мир юности, в психическое состояние подростков, только все это, к сожалению, увлекает автора больше, чем творческая форма. Безысходность — таков неутешительный финал и пьесы, и спектакля. Но у начитанных зрителей всегда есть дополнительные точки опоры. У истоков вполне взрослого «детского» жанра стояли замечательные писатели — Джером Сэлинджер («Над пропастью во ржи»), Бел Кауфман («Вверх по лестнице, ведущей вниз»), и даже наши кудесники слова А. Гайдар, Л. Пантелеев, Р. Фраерман, А. Рыбаков привнесли немало доброго в общее наследие. Этих наставников любят, к их нестареющему творчеству часто возвращаются, потому что смутного ощущения в душе настоящая литература не оставляет. Мудрый писатель-педагог ловит заигравшихся детей над пропастью.

С Виктором Рыжаковым тюменцы встречаются не впервые. Он представил грустную новеллу «Сорок первый» (по русской классике!) на конкурсном фестивале «Золотой конек» в апреле этого года. Спектакль — по-настоящему нервный, заряженный энергетикой — был признан лучшим (и заслуженно!) из всего, что увидели зрители на фестивале. Главная героиня получила приз за лучшую женскую роль. Правда, в «Сорок первом» тоже использовался прием с качелями.

Обидно, что режиссер, он же лауреат Всероссийской театральной премии «Золотая маска», тиражируя прием, пошел по легкому пути. И все же тюменские актеры «заиграли» — в этом я вижу немалую заслугу заезжего режиссера. На нашей сцене он выступает еще и как автор сценографии, заставляет ходить актеров буквально по лезвию ножа…

Не знаю, уместно ли напомнить о нелегкой судьбе любимого любительского «ТЕАТРиКа», который так и не обрел в Тюмени своего угла, хотя реально…

ловил детей над пропастью. Декорации к спектаклям «ТЕАТРиКа» фактически оказались вышвырнутыми на улицу из «Нефтяника», который был последним пристанищем. А ведь коллектив не раз демонстрировал и творческий потенциал, и единство, заслужил немало наград на всевозможных престижных конкурсах. И этот сюжет не надуман, а вырван из жизни. В «виртуальном» театре нет улиц, лабиринтов и задворок — как нет адресной привязки к городу. Но ребятам и не нужны стены, а нужны талантливые идеи и защита. Слава богу, все это имеется в творческой лаборатории Татьяны Тарасовой, которая еще только учится, набирает силу в специализированном вузе. Благодаря Тарасовой и вопреки тем, кто только на словах печется о будущем нашей молодежи, коллектив единомышленников можно назвать удачливым и счастливым. Каждая новая постановка обладает и остротой, и находками, и ее трудно упрекнуть во вторичности. Ребята извлекают из театральной пыли золотые зерна, выбор темы неизменно предопределяют знания литературы и жизни. Так «вернулись» к зрителям Трумэн Капоте («Думай о ветре») и Рэй Бредбери («Чудесный костюм цвета сливочного мороженого»). Действие в этих спектаклях меняется каждые десять минут, работа поражает глубиной проникновения в материал и в судьбы…

Мы ставим спектакли для молодежи на реальном материале. А реальность — сама по себе жестокий спектакль.