Вообще, это здорово, что руководство театра «Комедiя», верное своей идее построения единого театрального пространства с координатами «Москва — провинция», нет-нет да и подкинет нижегородцам что-нибудь замечательно новенькое и модное в столице. Одно дело — читать всякие там умные слова насчет потрясающе новых форм в искусстве, совсем другое — увидеть это новье собственными глазами.

Провинциальный наблюдатель с радостью отправляется наблюдать это новое, но оставляет за собой право на собственное мнение. Впрочем, на этот раз мнения разделились. Не желая превращать сегодняшнее свидание в монолог, я пригласила к разговору о новом культурном достоянии собеседников, чье мнение мне показалось любопытным. Это театральный критик Александр ПАШКОВ и режиссер Валерий ПЕРОВ. 

Е. Чернова. Собственно, если бы все это происходило в ночном клубе, у меня, пожалуй, и претензий бы не было — так сказать, единство формы и содержания. Ну, отрывается молодежь, ну, болтает ни о чем, перекрикивая музыку, — нормально.

Спектакль Вырыпаева, кстати, так и называется: «Спектакль-концерт клубного формата». Я, правда, не собиралась вести репортаж из ночного клуба, хотя и это возможно. Но, может быть, вы не попали на это действо? Или успели забыть? Для тех, кто не был на спектакле, попытаюсь нарисовать исходную картинку. Те, кто был и все помнит, пусть простят — картинка, конечно же, будет субъективной.

Итак, сцена. Она почти пуста. Оформление минималистское. Справа — пульт ди-джея.

Посередине — два высоких красных табурета (видимо, здесь стойка бара). Сзади — большой экран, на нем — латиницей KISLOROD, внизу на экране — как бы информационные спонсоры. Среди них — PORNOJAZZ (?). Рисунок-логотип: пластинка с детородным органом в качестве звукоснимателя. Ну, правильно: как в рассказе о современной жизни обойтись без заборных граффити! Это ж вам не ханжеский ХIХ век! Кстати, заборных слов хватает и в самом тексте вырыпаевской пьесы. Можно сказать, что текст вообще на 50 процентов из этих слов и состоит, но звучат они на редкость неэмоционально, хотя герои как бы кроют этими словами обездоливший их мир. 

На сцену между тем выходит мальчикодевочка ди-джей и бритый налысо 30-летний мужик в растянутом свитере и мешковатых штанах. Пошла музыка, пошел свет, мужик танцует и между прочим говорит в ритме рэпа: «А вы слыхали? Сказано: Не убей, но вот у меня есть/знакомый Санек/он ничего не слышал/когда это говорили/потому что он был/в плеере!». В конце этого философски-танцевального марафона звучит как эпитафия: «Это поколение семидесятых, запомните их». Ну прям как на войну проводили. В клуб — как на битву. За правое дело.

А. Пашков. Я не стал бы так безоговорочно иронизировать. И прежде всего вы должны со мной согласиться, что в современном сегодняшнем мире кроме традиционной культуры существует еще и масса субкультур — молодежных, элитарных, тусовочных и так далее. Я думаю, все они имеют право стать элементами современной сцены. Как и многое другое. Это просто какие-то сообщающиеся сосуды, единая кровеносная система — современный театр не может жить за китайской стеной. Даже сама шоунизация жизни, которую мы сегодня переживаем на эстраде, на телевидении, тоже имеет и должна иметь свои отголоски на сегодняшней театральной сцене. И «Кислород» не так прост. Я к этому спектаклю отнесся с большим любопытством. Если бы я писал рецензию, я бы обязательно ее назвал «Антимиры не по Андрею Вознесенскому». Что я имею в виду? Происходит (и это объяснимо) разрушение привычного сценического языка, стиля, образности, способов подачи.

Наверное, время такое настало, когда это необходимо. Знакомая образность будто выворачивается наизнанку. Антимиры — в смысле чисто художественном и в смысле содержательном. Может быть, каких-то особых художественных открытий я в «Кислороде» не обнаружил, это тоже факт, но мне было любопытно, как «соседняя» культура, тот же рэп, впиявилась в сцену и проявилась неожиданным образом. Я к такому эксперименту склонен относиться с познавательной точки зрения. Вот как ученые наблюдают жизнь природы, так и нам, театральным людям, надо наблюдать эти процессы. Я считаю, что спектакль «Кислород» — это какая-то заметная ситуация в нашей российской сценической жизни.

Е. Чернова. Хорошо, давайте посмотрим: а что же, собственно, происходит в спектакле? Когда я услышала, что герой по имени Санек слыхом не слыхивал про заповедь «Не убий», потому что «был в плеере», то подумала: «Надо же - схвачено!». Но спектакль клубного формата продолжается 55 минут, и все это время Иван Вырыпаев (а это был он собственной персоной, автор и актер в одном лице) безостановочно, в том же ритме рэпа, говорит и говорит, и говорит про Санька, который, оказывается, убил свою жену на огороде лопатой, потому что он не слышал, как говорили «Не убей», потому что он был в плеере! Потом появляется героиня, они говорят одновременно. Тема про Санька сменилась лишь раз, зато, правда, кардинально — герой минут двадцать выяснял у знакомой девушки, отчего это так: он не заводится, если спит с нелюбимыми женщинами. На что мудрая девушка отвечала, что тоже спит с разными мужчинами, но каждого из них немножко любит. Периодически Он и Она отбегали к противоположной стене, чтобы подхватить очередную бутылочку и восстановить растраченную в танцах энергию. Что еще? Ах да, танцев было десять. Десять танцев — десять заповедей. Такой вот философический подтекст у клубной вечеринки. Самый большой успех у зрителей имела фраза «Сначала пытаюсь завестись, а потом зарываюсь в одеяло и сплю». А почему «Кислород»? А Саньку, оказывается, недодано кислороду. Широкое обобщение!

Поклонники «Кислорода» говорят: «Это и есть правда жизни».

В. Перов. Ты ничего не поняла! Здесь и не должно ничего происходить. Это такая московская шняга для зарабатывания «бабок». И показывать это надо действительно в ночном клубе. Пятьдесят пять минут одно и то же? Так ведь в клубе грохочет музыка, и никто ничего не слышит. Приходится то и дело повторять! А двигаются ребята хорошо, профессионально. И с дыханием у них все в порядке. И голоса поставлены. А когда я говорю про ночной клуб в качестве театральной площадки, то вовсе не иронизирую. Просто у нас не привыкли к таким показам. А в Европе это давно практикуется, и при таком условии действительно возникает, как сказал Александр Павлович, любопытный синтез. Я на «Кислород» два раза ходил. Смотрел с профессиональных позиций. 

Е. Чернова. Два раза! Тогда ты должен знать, из-за чего все же Санек убил жену лопатой?

В. Перов. Да он захотел жениться на девушке, у которой модные очки.

Е. Чернова. Любопытно, что дочка Александра Павловича, 18-летняя студентка, сказала, когда мы выходили из театра: «Они показали, как мир сходит с ума». Но у Маши папа — театральный критик. По-моему, он научил ее искать смысл даже там, где его нету! Ну вот звучат в спектакле через слово выражения «говно» и «жопа» — это что, показатель свободомыслия, исчерпывающее содержание жизни или что? Если это мировоззрение, то подобный подростковый нигилизм у 30-летнего автора и 30-летнего же героя ну просто уже не интересен. Подзадержались в развитии. 

А. Пашков. Ну, не совсем так. Спектакль выстроен по определенной заданности: вот эти десять евангельских заповедей, которые современные люди пересказывают, передумывают, переживают. И оказывается, что все перевернуто. Еще один антимир!

Мы живем как бы напротив того, что нам завещано и от природы, и свыше. А вторая сторона… Сегодня многие спектакли нацелены на то, чтобы шокировать зрителя, взрывать устойчивый мир традиционного психологического театра. В «Кислороде» отрабатывается прием, известный еще с начала прошлого века: поток сознания. Вот в сознании сегодняшних людей те слова, которые вы назвали, и многие другие, живут, и от этого никуда не денешься. Можно назвать это подростковым сознанием, можно еще как-то. Но это реальность. И эта реальность проникает в сценическое пространство. Конечно, это неприятно. Но в каких-то эстетиированных моментах, думаю, допустимо.

Е. Чернова. Я не увидела, что герои что-либо вообще переживают. Я битый час смотрела на классического голого короля. Которого мои столичные коллеги позиционируют как нового героя современности. Если это портрет поколения. ..

В. Перов. А вспомните, как в 60-е европейская культура заигрывала с такими же абсолютно пустыми героями. С деклассированными элементами. Проститутками.

Ворами. Как любили западные интеллектуалы бандитов и коммунистов а ля Троцкий и Мао. Тот же Годар, крупные писатели… Романтика 60-х! Западные интеллигенты уже зубы на этом пообломали, но мы же все «считываем» с опозданием. Кто у нас сегодня национальный герой? Правильно, «брат». Тоже ведь никакой рефлексии, никакого анализа собственных поступков. И список «братьев» все множится. Автор «Бригады» вот снял очередной братановский фильм. А знаете, что сказала одна моя знакомая, большая поклонница кино и Бодрова-младшего, между прочим? Она сказала: «А может быть, его Бог наказал за то, что он прославил на весь мир бандита?».

А. Пашков. Ну, понимаете, можно замахиваться на портрет поколения, а можно нарисовать какую-то его черточку. Портрет поколения — это совсем другие вещи. И другие должны быть произведения. Я тоже почувствовал, что содержательная сторона в «Кислороде» не столь значительна, даже мизерна — по сравнению с формой, со сценическими идеями, которые они там находят и внедряют. Но мне показалось, что страдание человека, измученного вот этим сегодняшним цинизмом, сегодняшней тусовочностью, какой-то беспредельностью, когда нет границ нравственного и безнравственного, добра и зла, — этот нерв все же в спектакле присутствует. И молодая публика на этот нерв очень точно реагирует. И жалость по отношению к героям у меня, у зрителя, проснулась. А это не так уж и мало.

Е. Чернова. Ой, у меня ощущение, что вы придумываете собственный сюжет, Александр Павлович! А куда, по-вашему, вообще развивается «новая драма»? Мы ведь в Нижнем уже много чего за последнее время увидели.

А. Пашков. Ну, сюжет каждый зритель сочиняет, ничего страшного в этом нет. И одного магистрального пути для новой драматургии нет. Она развивается по нескольким разным направлениям. Как от какого-то взрыва идут в разные стороны расходящиеся толчки, лучи, волны, так и здесь. Осмыслить все это, сидя в провинции, к сожалению, трудно — мы видим какую-то крохотку. И потому я очень благодарен устроителям, в том числе и театру «Комедiя», которые нашли возможность привезти из Москвы и два вечера подряд демонстрировать нижегородцам этот спектакль, потому что это какие-то театральные горизонты для нижегородской публики, конечно же, раздвигает.

В качестве послесловия

Опыт полезный, кто бы спорил. Мне кажется, прав Валерий Перов, когда подмечает такую ретро-волну социальности в современном искусстве. У театра всегда было искушение выдать себя за жизнь, стать жизнью «без прикрас». Что, кстати, отражает и название театра — ТЕАТР. DOC. То есть ставятся как бы документы, а не какие-то там художественные фантазии. Опять же влияние Гришковца. В силу личной одаренности его индивидуальный поток сознания «узнаваем» для многих. Но вот в Германии, где, кстати, наш «Кислород» поимел успех, один из тамошних режиссеров сказал недавно: «Если театр сохраняет актуальность, он будет интересен, даже если потеряет то, что называется театральностью».

В «Кислороде», на мой взгляд, присутствовала рассчитанная суперактуальность. На грани фола. В какой-то момент наш герой стал вспоминать свое ориентальное путешествие на Аравийский полуостров — то ли всамделишное, то ли под воздействием «травки», и оба актера выскочили на свой танцевальный пятачок: Он - в белом бедуинском платке на голове, Она — в черной повязке шахидских невест.

Кстати, Аравийский полуостров — как раз то место, откуда осуществляется импорт новых «мучеников веры», снабженных шахидскими поясами. Александр Павлович мне при следующей нашей встрече сказал: «Да ну, ничего страшного, ну они так вот обсуждают сегодняшние проблемы». Не знаю. Меня покоробили эти шахидские пляски.

После Беслана можно было бы и внести коррективы в свой сценический текст.