Фестиваль современной пьесы «Новая драма» прошел в атмосфере хорошего, задорного скандала. Зрители ужасались и смеялись. Кто-то хлопал, не щадя ладоней, кто-то демонстративно уходил посреди спектакля. На представлении «Преступлений страсти» по пьесе Галины Синькиной пожилая женщина на весь зал возмущалась: «Да как такое возможно?! На сцене МХАТа?!» Чуть ли не впервые за последние десять лет мы вспомнили, что в театре нас могут не только ублажать, но и дразнить, пугать, шокировать.

С тех пор как перестроечная чернуха вышла из моды, в нашем театре привыкли делать зрителю красиво. Вместе с ценами на билеты росла любовь к публике. Режиссеры выбирали для постановки костюмные пьесы. Сцена ломилась от кринолинов и реверансов. Современная драма не вылезала из подполья. «Новые рассерженные» драматурги во главе с активисткой Еленой Греминой и антиглобалистом Михаилом Угаровым решили переломить эту ситуацию. С их легкой руки в России формируется театральная оппозиция. 

Взгляд из-за решетки
Фестиваль современной драмы отличился истинно московской мегаломанией. Десятки новых пьес, несколько спектаклей каждый день. Молодые люди хиппового вида стояли у служебного входа МХАТа имени Чехова и тщетно убеждали охранников в том, что они режиссер и драматург: «У нас спектакль сегодня». «Какой спектакль? — удивлялся охранник. — У нас сегодня'Кабала святош'». Драматурги, не удостоившиеся полноценной постановки, представляли свои пьесы в читках, и длились эти читки далеко за полночь. А еще перевозбудившаяся публика устраивала обсуждения новых пьес. «А вот еще в Любимовку поедем! — зазывали организаторы. — Там еще читки будут». Матушка, пожалей свое дитятко, родившееся театральным критиком!

Впрочем, на фестивале были абсолютные хиты, пропустить которые оказалось невозможно. На пьесу «Мой голубой друг», прочитанную и срежиссированную Ингеборгой Дапкунайте, в крошечный подвал Театра.doc пришла вся театральная Москва. Пьесу написала Екатерина Ковалева, обитательница женской колонии строгого режима N6 Орловской области. Она сидит за убийство, сидеть ей еще долго. Организаторы усиленно распускали слух, что начинающего драматурга привезут в Москву под конвоем двух охранников, но администрация колонии до такого либерализма еще не дошла.

Впрочем, несмотря на строгий режим, в этой колонии разрешили устроить центр психологической реабилитации, который возглавляет молодой психолог Галина Орлова. В рамках центра работает самодеятельный театр — только что заключенные сыграли спектакль по мотивам Шекспира «Королева Лир» (кстати, в гости к колонисткам приезжают драматурги в поисках занятного документального материала). Говорят, что, прочитав одну из драм, предложенных к постановке в тюремном театре, заключенная Ковалева удивилась и сказала: «Это что, пьеса? Да я вам лучше напишу!»

Так и появился «Мой голубой друг» — жестокий романс о любви двух заключенных. Он ее называет «моя розовая подруга» — потому что она спит только с женщинами. Она его — «мой голубой друг», потому что его «опустили» зеки. В финале его убивают, а она страдает. Всерьез говорить о форме, интриге и характерах «Друга» решительно невозможно: интересна эта пьеса только полной своей аутентичностью. Биография автора празднует победу над ее произведением.

Другая пьеса в рамках «тюремного» проекта принадлежит Галине Синькиной и называется «Преступления страсти». Синькина съездила в колонию N6, познакомилась там с заключенной, сидевшей за убийство мужа, и записала ее рассказ о себе на диктофон. Потом на основе монолога сочинила эскиз пьесы. Вжилась в образ убийцы, надела треники и прочитала о преступлениях страсти так, что пожилая зрительница испугалась по-настоящему. Когда героиня Синькиной рассказывала о том, как зарезала мужа, женщина из зала возмущенно закричала: «А дети-то твои где были тогда?!» — и, ворча, удалилась из зала. Редкому художественному провокатору удается так расшевелить свою публику.

И вся любовь
«Здравствуйте, я гей, — доносилось из мобильника Елены Греминой. — Я хотел бы прийти к вам на спектакль». «Какой спектакль?» — уточняла довольная Гремина. — «Одноименный». Пьеса «Гей» Александра Вартанова — это отрывок из реального интернет-чата, в котором пасутся люди соответствующей ориентации. Переписку предоставил один из ее участников — при условии, естественно, полной анонимности. Вартанов слегка перекомпоновал диалоги, присочинив к ним историю несостоявшейся любви, но оставил в неприкосновенности весь чат-стиль, с его сленгом, шуточками и значками улыбок — двоеточие и скобка.

В этом, собственно, и заключается суть документального театра, который получил такую популярность у молодых драматургов с подачи лондонского театра «Ройял Корт». В «Ройял Корте» уже давно исследуют технику “verbatim” — воссоздания на сцене живой человеческой речи. Лондонскому театру “new writing” — новое драматическое письмо — принесло немалые дивиденды. Марк Равенхилл и Сара Кейн, писавшие свои пьесы в этом жанре, стали самыми раскрученными английскими драматургами. Нашим авторам от работы в этом стиле тоже прямая выгода. В документальном театре их поджидают и стипендии, и спектакли, и - венец мечтаний — вывоз спектакля на гастроли в тот же «Ройял Корт». В прошлом году этой чести удостоился, например, спектакль челябинского театра «Бабы» «Солдатские письма», поставленный по реальным письмам солдат-срочников.

Идея сочинять пьесы на тюремном материале — самая успешная и радикальная в проекте документального театра. Но и другие драматурги стремятся не отставать от своих продвинутых товарищей. Кемеровский театр «Ложа» записывает на диктофон монологи шахтеров: «…а там уже не светло. Светло — это там не везде. И так вот ты подымаешься в темноте, и тебе может в лоб прилететь. Хорошо, если в лоб или в голову. Тебя каска спасет тогда. А если в грудь или в руку — руку может оторвать легко. Но лучше всего спуститься в шахту и посмотреть самим. ..» («Угольный бассейн»). Елена Исаева документирует монологи девушек, первый сексуальный опыт которых был связан с родным отцом: «…я плакала, а он пересел на заднее сиденье… целовал меня, утешал и все сделал… сделал это. Было больно… я узнала все, что хотела узнать…»

Назад к истокам
Главная проблема новых пьес, как показал фестиваль, — отсутствие подходящей режиссуры. Новая драма на допинге документов убегает, как Бен Джонсон на стометровке, а режиссура плетется за ней, охая и кряхтя, как старый дед. Драматурги представляют радикальные и остроумные тексты, а постановщики решительно не умеют ими распорядиться. Большинство пьес куда лучше смотрелись в читке, чем в полноценной постановке. Бедному зрителю оставалось закрыть глаза, слушать текст и стараться не смотреть на сцену.

В документальной драме не работают многие понятия, привычные для «хорошо сделанной пьесы». Там нет интриги, конфликта, завязки-развязки. Просто ровное гудение документального текста, рядом с которым невыносимо фальшивыми кажутся кулисы, занавес и тренированные лица актеров. Не зная, что делать с потоком реальности, льющимся на сцену, постановщики хватаются за штампы школьной самодеятельности. Их любимый прием — «литературный монтаж», которым в советское время мучили пионеров. Сначала читает Вася, потом Петя, а потом звучит музыка. По этому шаблону поставлены и «Рождество 1942, или Письма о Волге» Ивана Латышева, и «Солдатские письма» Елены Калужскис. 

Еще одна ошибка постановщиков — натурализм. Когда Галина Синькина, автор «Преступлений страсти», влезает в тренировочные штаны и начинает изображать уголовницу, становится неловко. Ингеборга Дапкунайте, срежиссировавшая читку пьесы «Мой голубой друг», почувствовала эту опасность. Ее героиней тоже была рецидивистка-лесбиянка. Но Дапкунайте одела дорогой и стильный наряд, говорила тихо, блатной пафос снижала всеми силами и совершенно ангельски улыбалась. Не пытаясь изображать тюремную жизнь, она позволила нам вообразить ее, и получилась самая удачная читка фестиваля.

По этому же пути пошел и Кирилл Серебренников, получивший премию фестиваля за лучшую режиссуру. «Пластилин» Василия Сигарева, унылую чернушную пьесу, он поставил как лихой фарс. Он вложил в свой спектакль всю нерастраченную энергию, все давно придуманные штуки и трюки, и получилось действо бойкое и веселенькое. Впрочем, о Серебренникове мы уже писали (см. «Эксперт» N44 за 2001 год).

А главным открытием фестиваля новой драмы стали русские классики. Оказалось, что из золотых рудников великой русской литературы можно выкопать не менее гибельные сюжеты и психоделические образы, чем из жизни шахтеров или секс-меньшинств. Михаил Угаров сконструировал из обломков гончаровского романа своего «Облом off» и получил премию за лучшую пьесу. Это решение было очевидным. Присутствие «Облом off» в конкурсе вообще убило интригу. Это, наверное, лучшая русская пьеса за последние десять лет.

Причем Угаров поставил ее сам, и получился райски неспешный, пленительно остроумный спектакль, где талант исполнителей конкурировал с качеством текста. Молодые актеры Центра драматургии и режиссуры по старинке сосредоточенно общаются с партнером, умело молчат на крупном плане и возвращают весь лоск и блеск затертому понятию «психологический театр».

Обратился к классике и драматург Олег Шишкин. Он, ни много ни мало, написал сиквел «Анны Карениной» — «Анну Каренину-2». Получилось до истерики смешное шоу про Анну, которая бросилась под паровоз, но выжила, и ее муж, бедный Алексей Александрович, вынужден теперь покупать ей новейшие металлические протезы и возить в кресле-каталке на свидание с парализованным Вронским. Кончается это измывательство над классикой «Прибытием поезда» Люмьеров. Зрители первого в мире фильма с ужасом бросаются врассыпную, и только Анна, воздев руки, стоит, неподвижная, на фоне поезда-убийцы.

Владимир Епифанцев поставил Шишкина-Толстого в стиле дешевых ужастиков, которые в три часа ночи показывают по кабельному ТВ. Жуткая музыка, клубы дыма, что-то все время погромыхивает за сценой. Персонажи бродят в полумраке, то и дело натыкаясь друг на друга и вскрикивая. Главное достижение Епифанцева — он умудрился заставить актеров не смеяться. Подавая гомерически смешные реплики, они остаются серьезными и страстными. Епифанцев вообще очень серьезно отнесся к драматическому анекдоту Шишкина и поставил его как готический роман — до полной гибели на рельсах.

Общественность дружно осуждает Епифанцева за дурновкусие, но такими упреками можно только гордиться. Любой чего-то стоящий режиссер — хоть Мейерхольд, хоть Виктюк — в начале своей карьеры слышит, что он пошлый и безвкусный. Новаторская режиссура — экзотическое блюдо, к ней привыкаешь не сразу, как не сразу распробуешь трюфели. Епифанцев плохо чувствует сценическое время — «Анну Каренину», например, он затянул безбожно. Зато он умеет нагнетать нешуточный саспенс и - единственный из современных режиссеров — пытается привить дряхлому искусству театра приемы и методы кино и клубной культуры. На его спектакли вполне может пойти обеспеченный зритель лет двадцати-тридцати, который пока предпочитает тратить деньги в кинотеатрах с Долби-стерео. А ведь именно этого зрителя и ищет новая драма.

http://archive.expert.ru/expert/02/02—22—29/data/drama.htm

Виктория Никифорова