Ситуация сломалась в последние год-два — прямо на наших глазах. Фестиваль «Новая драма», едва закончившийся в Москве, на недавнем безрыбье и проводить-то было бессмысленно, а нынче —погляди в окно… На фестивале в этом году было немало занимательного, но победителей оказалось двое, и оба имеют прямое отношение к Центру драматургии и режиссуры под руководством Казанцева и Рощина. Лучшим спектаклем по современной пьесе назвали их «Пластилин» Василия Сигарева в постановке Кирилла Серебренникова, а конкурс в номинации «лучшая современная пьеса» выиграл драматург Михаил Угаров с пьесой «Облом off».

О прошлогоднем «Пластилине» уже не раз писали, а вот о новом спектакле Центра драматургии и режиссуры по гончаровскому «Обломову» стоит рассказать подробнее. Широким массам трудящихся Михаил Угаров известен прежде всего по сценарию телесериала «Петербургские тайны». О режиссуре он до «Обломова» не задумывался, но эту свою пьесу (сперва она называлась «Смерть Ильи Ильича», и первоначальный заголовок, на мой вкус, был куда лучше, чем броский, но ложно-глубокомысленный «Облом off») не решился доверить никому. Так и стал режиссером.

Пьеса и вправду хороша. Из под пера Угарова вышла не инсценировка романа Гончарова, но самоценное произведение о товарищах детских игр, каждый из которых на свой манер бьется с жизнью. Все они — Обломов, Штольц, Захар, Доктор и даже Ольга Ильинская — словно вышли из одной песочницы. Вместе (а хотя бы и порознь) они играли в салочки, прятки и пятнашки и были свято уверены, что если сложишь руки «домиком» над головой, то тебя никто не посмеет засалить, — потому что это нечестно. Обломов отличается от остальных лишь тем, что не пожелал выйти из «домика», а прочие его товарищи повзрослели и стали надевать для солидности очки с простыми стеклами.

Ролан Барт когда-то определял трагического героя как «запертого человека», как человека, не способного выйти за границы узкого пространства, в котором совершается трагедия. В порту под парусами уже стоят корабли, и наперсники, руководимые здравым смыслом, уговаривают героя бежать и зажить обыденной, не трагической жизнью. Но «запертость» героя есть знак его избранничества. Распорядок действий продуман, конец пути неотвратим. 

Угаров интерпретировал пресловутую «лень» Обломова именно как знак его избранности. Заперев Илью Ильича в его «домике», он, в сущности, переосмыслил гончаровский роман как трагедию, совершающуюся в нетрагическое время. Верный наперсник и товарищ игр Штольц распахивает перед Обломовым целый мир, уговаривая его сойти с дивана: гляди, друг, вон в порту уже и корабли готовы, что по человечьему хотению доставят тебя в прекрасную страну Америку. А друг, замкнувшись в ореховой скорлупе, чувствует себя повелителем бесконечности.

Угаров не тронул в гончаровской фабуле формальные приметы XIX века, но фактически перенес место действия пьесы в ту луговину, где время не бежит. Никита Михалков в своем фильме, идеализируя отрочество барчука Илюши Обломова, воздыхал прежде всего о той России, которую мы потеряли. У Угарова не так. У зрителя захватывает дух именно от того, что в ироничном пересказе Обломова он безошибочно узнает приметы и своего детства. И неважно, знаешь ли ты правила игры в салочки или нет.

Среди актеров, которых собрал в своем спектакле Михаил Угаров, нет громких имен и блистательных дарований, но изначальный, верно выбранный тон позволил создать тонкий и крепкий ансамбль. Спектакль в лучшие свои моменты рождал приблизительно те же ощущения, что испытал Обломов, слушая, как Ольга Ильинская поет Casta Diva. Может, и голос местами у нее дрожал, и по силе своей, ясное дело, уступал голосам примадонн, но тон был выбран верный, и потому музыка влекла за собой, унося в незнакомые и бесконечно прекрасные миры.

Угаров в своем спектакле культивировал мальчишество своих артистов, и, по всей видимости, именно этот нехитрый постановочный прием родил отличные актерские работы Владимира Скворцова (Обломов), Владимира Панкова (Захар), Андрея Белого (Штольц) и Артема Смолы (Доктор).

Илья Ильич Обломов у Владимира Скворцова с мальчишеским ужасом боится всяческих сантиментов и по-мальчишески же упрям. Но, как ни прячется он от проклятой действительности в своем «домике», смерть все равно догонит его и засалит. Потому что продуман распорядок действий и неотвратим конец пути. Собственно, это Обломову и доктор говорил. Жизнь пройти — это вам не поле перейти

Глеб Ситковский