|
|
«Суровый рай» современной драмы
В Москве прошел очередной фестиваль современной драматургии «Любимовка» — по названию имения Станиславского, где фестиваль состоялся впервые. За последние несколько лет «Любимовка» из маргинального преврати
Ведомости (25-07-2001)
Елена Гремина: «Мы открыты для всех» — На кого именно рассчитаны ваши проекты? — У нас есть свой зритель, его много, он молодой, его становится все больше. Молодые люди приходят к нам и смотрят, к примеру, спектакль про раненных в Чечне солдат (проект «документальный театр»), а потом обсуждают увиденное до ночи. И этот опыт по-своему уникален: современность ведь ушла из театра. Исключением является Евгений Гришковец: он и автор, и хороший писатель, и актер — театр в одном лице. Но это феномен Гришковца. А в остальном: посмотрите, что идет в театрах. Вы увидите «Дядюшкин сон» в 125 вариантах. Все то, что происходит вокруг нас, никаким образом не отыгрывается на сцене. Может быть, искусственной была ситуация в советском театре, когда раз в год труппа была обязана поставить что-то из современной жизни, когда был конкурс пьес, посвященных очередному юбилею… А сейчас важные события и вехи в жизни страны остаются абсолютно без рефлексии в театральном жанре. — Звезда прошлого года Василий Сигарев получил премии «Антибукер» и «Дебют» за свой «Пластилин». Максим Курочкин теперь работает с Олегом Меньшиковым, Ксения Драгунская получает заказы один за другим. Ваш фестиваль является трамплином для дебютантов. В этом и заключается цель «Любимовки»? — Конечно! С Сигаревым получилась идеальная история, о которой мы всегда мечтали: Николай Коляда прислал пьесу своего ученика, она прошла конкурс, была показана в Любимовке и меньше чем через год оказалась на сцене и идет с аншлагами. Это и есть цель «Любимовки» — найти человека и помочь ему себя реализовать. Очень приятно, что наши дебютанты продолжают с нами сотрудничать. Например, Ксения Драгунская — очень модный современный драматург, которая работает и с Бертманом, и с Калягиным, и с Виктюком, — специально к фестивалю написала пьесу. Она говорила: «Я хочу сделать не на заказ, бесплатно, для себя, для души, в этом смысле „Любимовка“ — стимул». — Вы, как организатор фестиваля, хотели бы, чтобы ваши участники сотрудничали с «большими» театрами? — Сейчас драматурги, как только становятся успешными и модными, немедленно используются театром не как личности. Театр берет лишь их профессиональные навыки — ценится ловко сделанная инсценировка, драматургический проект, который осмысляет заветный замысел режиссера, при этом замысел драматурга театр интересует в меньшей степени. Вот тут и получается драматург на спецобслуживании — он немедленно начинает писать инсценировки. В этом году две звезды молодой драматургии — Максим Курочкин и Ксения Драгунская — одновременно для двух разных театров переписывали «Пигмалион»: один для Мирзоева, другая для Калягина. Вместо того чтобы поставить «Стальову волю» или «Яблочный вор», две классные пьесы, которые украсили бы собой любой репертуар. — Этим летом «Любимовка» поразила тем, что все тексты были чрезвычайно современны. Были даже две пьесы про Интернет. — Дело не в Интернете как признаке времени. А в том, что это пишут современные молодые люди, которые пишут про себя. Это слово ХХI в. Оно очень разное, оно в стихах, оно в нецензурных выражениях, но это слово ХХI в. Мне кажется, сцене еще предстоит придумывать язык, которым можно будет его освоить. Я вижу, что две категории людей — театральная молодежь и литературная молодежь — становятся все более друг другу интересны. Мне кажется, что мы сейчас имеем дело с единым театральным поколением. — Могут ли ваши режиссеры показывать ваши пьесы не в маленьких залах? — В театре Royal Court, который сделал для нас очень много, есть такая система: в зале на 60 мест энное количество раз идет новая пьеса. Она совершенно не обязана иметь успех любой ценой. Если принимают хорошо, она выходит в зал на 600 мест, потом, возможно, живет в других театрах. Мне кажется, что это очень хорошая система. После «Любимовки» мы могли бы показывать пьесы в небольшом зале — в минимальных декорациях, с молодыми актерами, с их бешеной энергетикой. Если спектакль удачный, то он перемещается на другую площадку, где больше зрителей, лучше декорации. .. В противном случае — эксперимент окончен, затраты были минимальны, новая команда создалась, презентовано новое драматургическое имя, культурный факт состоялся. Не должно быть «гнойника нереализованных идей». Надо не бояться рисковать. У нас синдром повышенных ожиданий: современная пьеса должна или «Антибукер» получить, или быть немыслимо коммерческой, чтобы оказаться на сцене. Прежде всего театр от этого страдает… Конечно, Москве как воздух нужен театр новой пьесы. Такого театра нет. Есть два театра режиссерского дебюта — у Алексея Казанцева и «дебют-центр» — и два дворца режиссерского эксперимента: у Валерия Фокина и Анатолия Васильева. А театра новой пьесы, как в Лондоне или в Париже, — у нас нет. Как только он появится, увидите, драматургия снова займет подобающее место в театральном процессе. Кирилл Серебренников: «Современный текст, поставленный в подвале, теряет смысл» — Почему вы помимо своей работы в кино и на телевидении, являясь успешным театральным режиссером, занимаетесь современной драматургией? — Просто мне нравится работать с интересными, сложными текстами. Они возбуждают творчески. К тому же помимо драматургии есть очень активная талантливая литература — интересные авторы, работающие в пограничных жанрах, их проза может быть воспринята театром. Когда несколько лет назад на фестивале «Любимовка» я познакомился с современными драматургическими текстами, меня это почему-то зацепило, хотя особого энтузиазма не вызвало. Я думал: как же это ставить? Прошлым летом я делал читку пьесы Василия Сигарева «Пластилин». Потом эта пьеса получила кучу премий. Потом мне предложили ставить ее в Центре Казанцева, спектакль участвовал в прошедшей Всемирной театральной олимпиаде. Вот и все… Забавно, что на последний спектакль в этом сезоне на каких-то безумных машинах приехали люди, которых я обычно вижу в телевизоре. Им тоже нравится, хотя, возможно, для них это экзотика. Конечно, спектакль сделан для молодых не буржуазных зрителей. Но, если он через сезон прекратит свое существование, поездив по фестивалям, я не расстроюсь. Всего хорошего понемножку… — Раньше вы ставили классические произведения: Пушкина, Лермонтова, Гоголя. Современные пьесы — это рай для режиссера, они не имеют традиции постановки. — Правда, это рай. Суровый рай. Я вообще очень рад зрителю, который приходит в театр и не знает, чем кончится спектакль. У меня был культурологический шок, когда на «Маленьких трагедиях» в академическом театре передо мной сидели двое — нарядные, под тридцать. На сцене «Дон Гуан и Дона Анна», он говорит своей подруге: «Наверное, он ее сейчас грохнет». Они не знали, чем кончится эта сцена, и это очень здорово. Зритель во времена Шекспира стоял в театре «Глобус», мочился себе под ноги и четыре часа смотрел, чем кончится «Ричард III». Теперь классика и современные тексты почти сравнялись в стартовых условиях. Зритель ничего не знает про эти пьесы и их развязки. Но в современной драматургии особенно притягательны новые герои, потому что зритель должен видеть себя в персонаже хоть чуть-чуть. Потому что иначе это будет про жизнь инопланетян. И тут есть проблема: выясняется, что наши актеры не умеют играть своих современников. Сыграть шекспировского героя значительно легче, никто не знает, как это должно выглядеть. А когда ты не умеешь играть своего современника, это сразу вылезает, зритель моментально видит фальшь. Станиславский говорил артистам — идите и наблюдайте жизнь, смотрите и запоминайте, как люди ходят, говорят, как носят одежду. Мне интересно работать сейчас с такими людьми «с улицы». Все наши замечательные классические театральные училища клонируют одинаковых людей. Они все на одно лицо, говорят одинаковыми голосами, все играют одни и те же роли, они заточены на классическую драматургию. В результате они оказываются беспомощными перед современными текстами, как школа русского балета, которая не принимает современный танец, потому что нужна растяжка других мышц. У наших артистов растянуты не те мышцы. — Значит, появляется актерская диктатура — пишите и ставьте то, что смогут сыграть актеры? — Уже появилась! Все театры сейчас захватили актеры. Они ими руководят, иногда и создают под себя. Они берут драматургию, которая их обслуживает: я в центре, все по бокам. Современная драматургия не обслуживает актера, это актер, режиссер должен приложить усилия, чтобы понять современную пьесу, понять этих персонажей и придумать, как их сыграть. Пьесу Михаила Угарова «Смерть Ильи Ильича» по «Обломову» выкинул МХАТ, как бы потому, что там есть слово «х..». Но, мне кажется, выкинули ее потому, что это современный текст, который не написан в угоду артисту, а написан для Театра. Мне кажутся полезными варианты, когда пьесы будут писаться совместно автором, режиссером, актерами. Каждый будет привносить в театр что-то свое. Мне кажутся реальными и не утопичными варианты, когда будут писаться пьесы на заказ. Ведь Максим Курочкин писал «Кухню» для Олега Меньшикова в такой ситуации. Но для этого нужен театральный проект, театральный продюсер, который всех соберет, и все вместе придумают театральное действие. Только это может двинуть театр вперед. Иначе эти пьесы, театры и режиссеры будут продолжать не встречаться. — В «Любимовке-2001» вы увидели что-то достойное театрального проекта? — Меня заинтересовали пьесы Ксении Драгунской и братьев Пресняковых. Но их надо ставить на больших площадках. Любой современный текст, поставленный в подвале, теряет всякий смысл. И в этих пьесах должны играть очень хорошие и известные актеры, чтобы это не превратилось в маргинальные упражнения.
Мария Кузьмина
Вернуться к прессе
|
|
