Время Я
Игра в четырех таймах
Владимир Забалуев, Алексей Зензинов
Четвертый тайм
Мужчина выходит на просцениум. Мужчина. Однажды я начал самостоятельную жизнь...
На табло - "1986". Выразилось это в том, что я перестал брать деньги на пиво у родителей - а это самая главная деталь мужского суверенитета. Не спрашивал больше у друзей: а как поступить, если случится так-то и так-то. Бросил выискивать в книгах мысль, которая вдруг возьмет да озарит светом истины всю мою основательно расстроенную жизнь. Я сразу и не заметил, как, обретя независимость, окончательно и бесповоротно стал рабом - рабом так называемых жизненных обстоятельств. Не знаю, как вам, а мне в тот момент эти самые жизненные обстоятельства казались похожими на толпу, которая окружает тебя со всех сторон, хихикает, наступает на ноги и все теснее сжимает кольцо.
Отворачивается, затем подбегает к краю сцены и сдавленным шепотом сообщает. И ведь что больше всего?... Хочется заорать, что есть мочи: (Деликатно откашливается и вдруг орет истошно.) "Да пошли вы со своей любезностью! В гробу я видал вашу заботу обо мне! Оставьте меня в покое, я хочу быть один на один со своей болью и своей пустотой! Чур меня, чур меня!"
Закрывает глаза руками, затем опускает одну руку и глядит одним глазом. Опускает вторую руку. Озирается по сторонам, будто ждет ответа. Беспомощно опускает руки. Правильно, незачем горло драть. Ни одна падла не отзовется. Где те люди, которых ты знал в детстве? Где твои друзья, с которыми совсем недавно ты корешился в институте? Никого не осталось. Остались одни оборотни, тени. Протоплазма - бессмысленная и беспощадная даже в своей любезности. (Отходит от края сцены.) В первом классе я случайно заглянул в учебник сестры - "Рассказы по истории СССР"...
Подходит к книжному шкафу и вынимает из него книгу. - и прочел его запоем... Как волшебную сказку.
Увлеченно читает книгу, чему-то мечтательно улыбается. Что за прелесть эти сказки!..
Закрывает книгу и прижимает ее к груди. К величайшему моему огорчению, когда меня перевели в четвертый класс, вышло новое издание учебника, и в нем волшебства и очарования было гораздо меньше. И так - по нисходящей, пока история СССР не остановилась, словно будильник, который забыли завести. Одна фраза из сестринского учебника все же врезалась мне в память.
Листает книгу. Про то, как древние русичи, наши предки - там так было написано, "наши предки", "наши отцы и деды" - в общем, как они сбросили "ненавистное ярмо татаро-монгольского ига".
Перестает листать книгу. Меня восхитили два слова - "иго" и "ярмо" - они были древние, а значит то, что за ним стояло, мне не грозило. А еще я живо представлял, как эти наши предки, отцы и деды, сбрасывают с шеи ярмо и топчут его - рискуя поломать ноги.
Сладострастно топчет ногами невидимое монголо-татарское иго. И вот что происходит дальше.
Убирает книгу в шкаф и возвращается на просцениум. Ты заканчиваешь школу, потом институт. Как молодого специалиста, тебя отправляют работать учителем в деревню. Старшие коллеги по работе, тоже специалисты, но уже немолодые, предельно любезны и предупредительны к новичку... Ну, об этом я уже говорил. На выходные ты ездишь домой, в город, по привычке заходишь в институтское общежитие, в котором еще остались кое-какие твои знакомые. И вдруг ты замечаешь, что время, которое в детстве тянулось, в школе - длилось, в институте - бойко бежало, это время остановилось. Или идет - но только по кругу. И становится страшно. И жалко себя. И начинаешь искать причину, где-то там, на стороне. Ищешь - и не находишь. Но однажды что-то начинает припоминаться. Как будто ты уже был здесь и проговаривал свою судьбу... С кем-то... Или сам с собой... И расчищая от снега деревенский двор, а потом, заправляя дровами печку, ты вспоминаешь другой вечер в институтском общежитии. Там была комната, четыре кровати, стол, окно, сумерки за окном и дождь... Ты играешь в карты - а в карты нужно играть, когда за окном непогода и темень, а внутри тепло и горит огонь - лучше живой, но можно обойтись и настольной лампой.
На табло - "1983". Мужчина озирается и вытаскивает из-за ширмы медицинскую тележку. Отходит в сторону, удовлетворенно кивает. Идет за кулису и спускает с колосников лампу с абажуром. Затем откуда-то из-за занавеса достает бутылку пива, два граненых стакана, воблу и газету, кладет все это на стол. Подумав, хлопает в ладоши. За сценой раздается шум дождя. Мужчина хлопает в ладоши два раза. Шум дождя усиливается. Мужчина удовлетворенно кивает головой и садится за стол. Входит Мальчик. Садится напротив, жестом шулера достает из кармана колоду карт, ловко перетасовывает ее и бросает за стол. Потом наливает в стакан пива, наливает во второй стакан. Мужчина, не глядя, берет стакан, оба выпивают и начинают разделывать воблу, не глядя друг на друга. Входит Девушка в пальто. Смотрит на них, затем, зайдя за ширму, снимает пальто и переодевается в домашний халат. Девушка (переодеваясь). Лучше всего я помню первых четверых. Первый мужчина, научил меня курить, а на вопрос "как дела?" отвечать: "ништяк". Второй мужчина... он же был первый, от кого я сделала аборт. От третьего всегда пахло парикмахерской. А вот четвертый...
Она замолкает, подходит столу, поднимает бутылку, видит, что она пуста, и ставит ее на стол. Отбирает у Мужчины стакан, делает глоток, отбирает у Мальчика кусок воблы и присаживается к столу. Мальчик. Раздавать или как?
Девушка. А то!
Мужчина. Согласен.
Мальчик раздает по шесть карт, открывает козырь. Девушка. Кстати, всем привет! Ну, мои хорошие - у меня шестёра. Значит, мой ход. (Выкладывает карту на стол.)
Мальчик. Салют! А я вот так! (Шлепает картой.)
Мужчина. Здравствуй и держи вальта... (Бросает свою карту.)
Далее весь диалог разворачивается по ходу игры. Девушка. А что такие вы такие грустные?
Мужчина. Так погода. Дождь за окном..... Девятка треф... И лампа горит... как-то не так.
Мальчик. Эх, тоска-матушка... Вот такой будет моя жизнь в глухомани. Каждый день - дождина. Приду из школы... а мы пикенцию скинем..., сниму вонючие портянки, вспомню, что денег нету, выну бутылку самогона и буду пить горькую, как забубённый пьяница. Десятка бубён!
Девушка. Да ну тебя!
Мальчик. А потом пройдет год. А вот я козырями...
Мужчина. Или больше.
Мальчик. Или два.
Мужчина. Или больше.... Скину-ка я восьмерочку...
Мальчик. Или три, если тебе охота. Уеду я в город, меня прямо на вокзале поймают, обреют и - в армию. ... Мне заходить?... Вернусь я оттуда...
Мужчина. А тебе уже двадцать семь.
Мальчик. А мне уже двадцать семь. Все забыл, за душой ни полушки, работать не хочу и не умею. Пойду сторожем на вокзал..... (Девушке.) Ты чем ходишь? Ты хоть соображаешь, чем ходишь?.... Там опущусь окончательно: обрасту лишаями, заработаю белую горячку, начну пить денатурат.
Мужчина. А однажды пьяный в доску заснешь на рельсах, и поездом тебе отрежет ноги.... Беру...
Мальчик. Да, стану я безногим. Буду ползать по электричкам и петь.
Мальчик встает, вытаскивает из-под стола инвалидную тележку на колесиках и, отталкиваясь от пола, ездит по сцене и поет:
Am Dm E7 Am Подайте, подайте, копейку! Dm E7 Am Один я остался, один. Dm E7 Am Я Льва Николайча Толстого Dm E7 Am Незаконнорожденный сын.
Пахал он с крестьянами землю И ел на конюшне овес, А рОман его "Воскресенье" Читать невозможно без слез.
Жена его Софья Ондревна Дворянскую честь берегла, Не ела крестьянскую пишшу, На мягкой перине спала.
Однажды покойная мама На энту конюшню пришла, Случилась ужасная драма... Тарам-там-тарам-там-тара.
Так подайте ж, подайте копейку, Один я остался, один. Я Льва Николайча Толстого Незаконнорожденный сын.
Останавливается лицом к залу и протягивает вперед руку . Граждане, подайте копеечку жертве великой русской литературы.
Слезает с тележки, ногой заталкивает ее за кулисы, возвращается к столу и снова включается в игру. Мужчина и Девушка аплодируют. Смущенно Ну, ладно, ладно! Голоса у нас слабые, но противные... А вот я тузом козырным! ... Значить, стану я петь и мелочь клянчить, а после сойдусь с местной дурочкой, Катькой-забулдыгой, будем жить душа в душу, я буду попрошайничать, вдвоем - пропивать, а она будет сдавать бутылки в перерыве между вытрезвителями.
Мужчина. А потом ты умрешь..... Беру...
Мальчик. Да, напьюсь, упаду лицом на асфальт и захлебнусь в блевотине.
Девушка. Фи, как невкусно... Я вышла...
Мужчина. На вкус и цвет ... Значит, мой ход?
Мальчик. Нет, я, пожалуй, не умру. Меня откачают. Я буду кататься на тележке по вокзалу, выпрашивать у студентов родного вуза гривенник и талдычить: подайте бывшему выпускнику альма вашей матер! (Наливает из бутылки, ставит два полных стакана перед Мужчиной и Девушкой, а свой стакан накрывает сверху хлебной коркой.) А студенты, сволочи, будут смеяться и говорить: экий ты забавник, Серёня! Или Мишаня... В общем, будут употреблять мое имя в уменьшительно-ласкательной, вульгарной форме.
Мужчина. Нет, они будут звать тебя по отчеству..... Крою...
Мальчик. Да?... Может быть... Ну, по отчеству, так по отчеству. Только вместо денег будут класть в руку старую жвачку, а за шиворот совать окурки.
Девушка. Вот напридумали, делать вам, мужикам, нечего, лишь бы страсти нагнать!
Мальчик (посмеиваясь). Вот такая жизнь, милая, такая вот жизнь. Ну, что там у нас получается?
Мужчина. Получается, что ты дурак.
Мальчик (обижается). Сам ты дурак!... Что там у тебя?
Мужчина открывает карту за картой, Мальчик по очереди их берет. Последние две карты Мужчина кладет ему на плечи, как погоны. Мальчик. А ведь и в самом деле, дурак. Елы-палы, вот дубина!
Девушка переворачивает бутылку кверху донышком, кладет ее на стол и вращает. Горлышко бутылки показывает на нее. Она вращает бутылку еще раз - бутылка показывает на мальчика, а если нет, Девушка рукой подправляет ее. Девушка. Выходит, нам целоваться.
Мужчина. Какая жалость, что не мне!
Мальчик молча смотрит в глаза Девушке. Она берет его за руку и отводит к левому краю сцены. Над ними вспыхивает фонарь. Мужчина в этой время снова раздает на троих и начинает играть, время от времени пересаживаясь на то место, где должен был бы сидеть другой, отсутствующий игрок. Мужчина. Однажды ночью я вспомнил, как стоял под фонарем около медпункта в опустевшем пионерском лагере, обнимал воспитательницу третьего отряда, и никак не мог решиться.
Девушка (обнявшись с Мальчиком). Холодно!
Мальчик. Да, а ты ничего не накинула даже. Прижмись крепче!
Мужчина. Какие загадки таились в этой девице, которая всю смену была воплощением скромности, а напоследок, точно слетев с катушек, подцепила кудрявого губошлепа и повела его пить воду? Вижу, как сейчас, как стоит она в полном недоумении, приоткрыв губки, уже готовые к тому, чтобы в ночь перед отъездом вкусить запретной сладости.
Девушка. Холодно!
Мальчик. И волосы у тебя такие пушистые! Наверное, трудно заплетать.
Мужчина. Тоже мне, говна пирога! Разнюнился, масенький, не сказали ему военной тайны. Мамусеньку он не слушал, не с той девочкой дружил, хотел сорвать цветочек, да укололся. Ой, больно, ой, сил нет!
Мальчик. И волосы у тебя такие пушистые! Наверное, трудно заплетать.
Девушка. Не шути!
Мальчик. И вся ты такая красивая! И глупая...
Мужчина. Идиоты несчастные, прекратите! Это не смешно, не смешно, совсем не смешно! Как вы не можете понять, что тогда, в детстве не узнали самого важного. И теперь, всякий раз начиная заново все тот же рассказ, вы не можете придумать, а чем же он кончится? (Швыряет карты на стол и встает.)
Свет фонаря гаснет. Мальчик и Девушка, растерянные и поникшие, возвращаются к столу и садятся. Мужчина запевает, Мальчик и Девушка постепенно присоединяются.
Am С деревьев листья опадают, сикось-накось, накось-сикось. Dm Am Dm Am Dm Am Пришла осенняя пора, сентябрь-месяц, сама слякоть.
Робят всех в армию забрали, фулюганов, тунеядцев. Dm Am Настала очередь моя, главаря.
Пришла повестка на бумаге рваной, мятой, тувалетной, Явится мне в военкомат с вещами, лысым, дальше - матом. Маманя в обморок упала с печки задом. Сестра сметану пролила по рубль сорок, все нормально. Маманю долго приставляли к печке задом. Сестра сметану собрала по рубль сорок, все нормально. И я, молоденький мальчонка, лет семнадцать, двадцать, тридцать сорок с гаком, На фронт германский подался - тра-та-та.
Летят по небу бомбовозы, бомбы возють, Хотять засыпать нас землей - с червями и навозом вместе. А я, молоденький мальчонка, лет семнадцать, двадцать, тридцать, сорок с гаком, Лежу с оторванной ногой, и улыбаюсь, зубы рядом.
Бежит по полю синетарка, звать Тамарка, Кричит, давай перевяжу я грязной тряпкой ради хохмы. Бежит по полю Афросинья, морда синя, юбка тоже, В больших кирзовых сапогах, на босу ногу, сорок первый, лично мерял. И в синетарную машину "стюдебекер" влазит задом, Дальше - матом... Бежит по полю Афанасий, семь на восемь, восемь на семь, С большим спидометром в зубах, скорость мерить, семь на восемь, восемь на семь, рубль сорок, все нормально, дальше - матом...
Мужчина грубо хватает Девушку за руку и тащит ее к правой кулисе. Мужчина и Девушка оказываются в луче прожектора. Сверху сыплется густой снег - он будет падать до самого конца представления. Мужчина целует и хищно лапает Девушку. Мальчик, тайком подглядывая за ними, принимается возводить карточный домик. Девушка (закрыв глаза). Холодно!
Мужчина. Значится, экспозиция такая: страна празднует Октябрьскую революцию. Слева над снежным полем - отсветы, там чудит-куролесит молодежный туристский комплекс. Справа в мутное, вьюжное небо врезается в воздух белый дым из черной дачи, в которой накурено, хоть топор вешай. Там, в чаду и угаре, словно подбитый броненосец, обречено нагружается водкой Славик, брошенный Настин хахаль. А где-то за перелесками и белой поляной, в высотном доме на окраине областного центра отсиживает под арестом деспотичной матери после вчерашнего безобразного перепоя лучшая Настина подруга, у которой Настя просто так, за здорово живешь, увела кавалера.
Девушка (не открывая глаз). Есть у тебя силы?
Мужчина. Я быстро оцениваю обстановку-обстановочку: снег по колено, ветер, и вообще условия, мягко говоря, не те. Но если женщина просит, если женщина на пределе...
Девушка (закинув голову для поцелуя). Уведи меня из этой безумной жизни. Спаси меня от этих людей.
Мужчина. Эх, черт, думаю я. Красиво она меня поддела. Надо выкручиваться, и, желательно, тоже с достоинством и шиком.
Девушка. Пойдем в город - ко мне домой.
Мужчина. Я представляю гостиную, журнальный столик, на котором так славно смотрится натюрморт из пепельницы, набитой окурками и пеплом, двух чашек кофе на блюдцах и плоской фляги коньяка. Я не знаю, какие подлянки эта красивая стерва прячет за своей неподвижной, красивой улыбкой. Я еще не решил, в какой момент лучше всего бросить ее, бросить, пока она не успела сделать это со мной, бросить не слишком поздно, не слишком рано, не раскрывая карт до последней минуты.
Девушка (открывая глаза). Ну, идем?
Мужчина. Идем! А как же Славик?
Мальчик (продолжая строить карточный домик). Да, а как же я?
Девушка прижимает палец к губам Мужчины и поворачивается к Мальчику. Девушка. Славик, алле-гоп!
Мальчик встает и прикалывает к груди последнюю оставшуюся карту - туз червей. Девушка поворачивается к Мужчине, целует его и вытаскивает у него из-за пазухи старинный кремневый пистолет. Ну же, помоги!
Мальчик. Не ломайся...
Девушка поднимает руку с пистолетом, заставляя Мужчину навести прицел. Выстрел. Мальчика бросает назад, но он удерживается на ногах, прикрыв рукой сердце. Затем он отнимает руку - она в крови, и окровавленную карту осторожно кладет на самый верх карточного домика. Мужчина и Девушка подходят к столу. Девушка трогает лоб Мальчика, щупает пульс и, кивнув, отходит к просцениуму. Мальчик. Нравится?
Мужчина. Не вопрос.
Мальчик. Расскажешь об этом маме?
Мужчина подходит к Девушке, которая смотрит на него, скрестив руки, затем порывисто обнимает. Мужчина. Как раз тем летом мама начала стареть. У нее появилась маниакальная страсть варить и печь по утрам. Она вставала, как и раньше, в шесть, шла на кухню и готовила завтрак, обед, ужин - все сразу.
Девушка (ероша волосы Мальчику). Ну, сын, как ты? Последнее время ты какой-то закрытый.
Мужчина. Горелые блины, пересоленный борщ, совершенно невозможное месиво из крупы, консервов, макарон. Мясо, уже отдававшее душком, варила под гарнир из пшенной каши, а когда видела, что к нему никто не притрагивается, тушила под сметаной в духовке. Когда ей говорили, что это несъедобно, она волновалась до слез, сердилась и кричала, что съест все сама. На окне теперь неделями киснул молочный суп, зарастала плесенью картошка, но каждое утро варилось, жарилось, пеклось что-то новое.
Девушка (обнимая Мальчика). Слушай, я тут общалась с соседкой. У нее дочь - кончила консерваторию, хозяйственная, порядочная. Может, вам познакомиться? Что скажешь?
Мужчина. Еще она узнавала адреса и телефоны по обмену, листки объявлений валялись по всем столам, на кухне и в комнатах. Она жаловалась подругам и родне, что не хочет менять теплую и удобную квартиру с телефоном в прекрасном районе, но куда деваться, сын растет.
Девушка. Ты ничего не понимаешь! Я же для тебя стараюсь, о ком мне еще заботится? О себе? Место на кладбище я уже купила!
Мужчина. Она выстраивала все новые и новые цепочки обмена, а когда ей что-то предлагали, волновалась, говорила, что нас облапошат, мы все потеряем, уходила в темную комнату и сидела там на кровати, всхлипывая... И тогда понял, что пропаду с этой женщиной, и с другими женщинами тоже. И я сбежал....
Вырывается из рук Девушки и бежит к краю сцены. Девушка, сгорбившись, возвращается к столу и одним движением опрокидывает карточный дом. У меня никого не было роднее - собственно, они и были мое "я". И я их кинул - их, или себя, не знаю. Я просто взял билет, сел на поезд, и две никогда не сходящиеся колеи увели меня в другое время и новую жизнь.
Слышен гудок поезда. Затем - объявление в метро: "Осторожно, двери закрываются. Следующая станция - Академическая". Не знаю, что стало с ними, с теми, кто был частью меня. Не знаю, что стало с матерью, жива она или нет...
Мальчик. Есть такой старый анекдот. Один мужик жалуется другому: вот не слушал я, что мне в детстве мама говорила. Ну, и что теперь? - спрашивает тот. - Не знаю, отвечает первый, я же говорю: не слушал.
Девушка. А хочешь, я тебе расскажу, чем сердце успокоится и чем все дело кончится? (Собирает разбросанные на столе карты и начинает раскладывать пасьянс.)
Мужчина. Не надо...
Девушка. А придется... Перед смертью мама попросила у меня прибор, которым измеряют время. Я взяла ее старенькие ручные часы и положила на постель, так, чтобы она их увидела. Она показала глазами: нет, не то. Я принесла ей будильник, новый, китайский, очень яркий. Нет, сказала она, это просто часы, они отсчитывают часы и минуты, но это совсем другое, ненастоящее. А мне нужен прибор, который покажет, сколько времени мне осталось.
Мужчина. Не знаю, что стало с Мальчиком - со мной, маленьким. Запретил себе думать об этом... А когда подпирает изнутри, зажмуриваю глаза и отгоняю наваждение... (Зажмуривает глаза и закрывает их руками.)
Девушка. Меня запирали в квартирах дальних родственниц, мне не давали денег и выбрасывали косметику в помойное ведро, но я все равно удирала к нему. Проходило два дня, точнее, две ночи и он опять заявлялся пьянущий, с какой-то непотребной девкой в обнимку, говорил, что теперь она будет здесь жить и чтобы я выметывалась. Первый раз я расцарапала этой шалаве всю фотокарточку, а потом спряталась в туалете и ревела, как морская корова. Потом мне стало жалко его - он напивался, потому что не хотел со мной спать и не знал, как отказаться. Хуже всего было на рассвете, я открывала глаза и видела, как он стоит босой, под горевшей всю ночь люстрой, что-то бормочет и пытается обнять кого-то, какую-то загробную тень. Её больше нет, кричала я, она умерла, повесилась, выпрыгнула из окна, сдохла при родах. Нет, говорил он, это я умер.
Мальчик. Нет, это я умер.
Мужчина (открывает глаза). Не знаю, что стало с ней... С той, другой, которая единственная, и все время повторяющаяся... Нет, точнее будет деепричастие несовершенного вида прошедшего времени: "повторявшаяся". Потому что если было в жизни совершенство, оно осталось в прошлом.
Девушка. Вот, голубушка, итог всему, сказала я медсестре. Моча с кровью. Наши анализы говорят о прожитой жизни лучше всяких автобиографий и дневников.
Ложится на стол. Когда мне дали наркоз и велели считать вслух, я считала не овец, не слонов и не кроликов. Первый мужчина, научивший меня курить, а на вопрос "как дела?" отвечать: "ништяк". Второй мужчина, он же первый, от которого я сделала аборт. Третий, от него всегда пахло парикмахерской. Я не успела дойти до четвертого, лампа вспыхнула очень ярко (лампа вспыхивает) и я увидела того губастого, с которым обжималась под фонарем в опустевшем лагере, но я уже стала бабочкой и летела на свет, и все не могла долететь.
Хлопок. Лампа гаснет. Больше не видно ни стола, ни Мальчика, ни Девушки. Мужчина. Однажды, скуки ради, я начал составлять мартиролог. Вышло два списка. В первом, пока еще относительно коротком, те, кто утонул, кого убили под Ачхой-Мартаном, зарезали в подъезде, на операционном столе, кто был сбит украинской ракетой с полутора сотен других пассажиров "Ту-154" или сгорел в притоне, обкурившись до бесчувствия. Они удалились из моей жизни сами, с ними все понятно, хотя и с ними не все понятно, точнее - не все понятно со мной. Но есть второй список, я не смог его дописать, счет получался если на тысячи. В нем те, кого я вычеркнул из жизни сам. Я их вычеркивал, но они существовали как часть моего я, а значит, это тоже своего рода убийство. Была такая считалочка: "шишел-мышел, взял да вышел". (Шепотом.) Мы рассчитались, игра закончена.
Спускается в проход между зрительскими креслами. В зале загорается свет. Вот нас здесь... (называет примерное число зрителей). Или, если верить всем этим психологическим штучкам-дрючкам (называет в три раза большее число). Минус два - это я говорю за себя. Минус два - это в лучшем случае. Хотя, может быть, все наоборот, и сейчас в зале кроме меня никого нет, потому что вы - не в счет, вы - часть меня. Все вместе, или каждый по одиночке, мы - выжили. Наверное, мы всего лишь поняли: жить, оно, конечно, труднее, потому что красиво уйти не стоит ничего, а красиво жить - почти невозможно. И все-таки жить... правильнее, что ли... Правильнее - звучит как-то по-детски, но ничего более взрослого не получается. А коли выбор наш таков, давайте сверим время...
Смотрит на табло, где появляется дата текущего года. В это время на сцене загорается свет. Мальчик и Девушка о чем-то деловито переговариваются и уходят за кулисы. Появляются рабочие сцены и начинают разбирать декорации. С колосников по-прежнему сыплется густой снег. Итак, сейчас... (называет текущий год, месяц, день, час, минуту, сверяя часы). Не знаю как вы, а мне... а я...
Мужчина в последний раз окидывает взглядом зрителей и, махнув рукой, по проходу мимо кресел уходит из зрительного зала.
Конец.
Владимир Забалуев volodja@fep.ru
Алексей Зензинов ortkostr@kosnet.ru
Внимание! Все права на опубликованные на сайте произведения принадлежат их авторам.
Для получения официального разрешения на тиражирование или постановку пьес обращайтесь к авторам,
к их агентам или пишите по адресу newdrama@theatre.ru
|